Ко второй половине дня трещину развело метров на сто пятьдесят, и над ней стоит облако пара. Оно клубится, то поднимаясь, то опускаясь. Зловещее, чёрное, словно живое. Вертолёт уходит в воздух, приняв на борт Попкова и обед для «Замоскворечья», приобретающего постепенно всё большую и большую автономию.
Весь рейс занимает минут десять – пятнадцать, и Бабенко, приведя машину назад, тотчас же снова уходит в полёт, захватив с собой Трёшникова. Они долго летают вокруг лагеря, и мы внимательно следим за красным глазком сигнального фонарика, плывущим в сумраке где-то над краем льдины. Когда Трёшников появляется в дверях радиорубки, мы внимательно вглядываемся в его спокойное лицо. Но и по этому признаку ещё не всегда можно судить о результатах ледовой разведки. Терпеливо ждём, когда он наконец расскажет, что же им удалось обнаружить во время облёта.
– Ну что ж, – говорит он, – придётся теперь ждать. Трещина уходит на север, и, видимо она пересекла весь ледяной массив, так как конца её в том направлении и не видно. Зато на юго-западе она кончается метрах в восьмистах от станции. Там, при большом желании, можно перебраться к соседям. Вокруг нас, вероятно, есть неплохие поля, вид их внушает доверие, насколько это можно разобрать с вертолёта…
Вечером Трёшников и Разбаш испытали несколько неприятных мгновений. Они шли из старого лагеря, мечтая поскорее отдохнуть и согреться, как вдруг Лёня закричал:
– Алексей Фёдорович, смотрите, трещина под кают-компанией!
Оба бросились к темнеющей на снегу полосе. И только очутившись рядом с нею, облегчённо вздохнули. Луч света, выбившись из-за неплотно закрытой двери, так улёгся на снег, что создалось полное впечатление свежего разлома.
Будь мы суеверны, это легко было бы счесть дурным предзнаменованием.
От камина придётся отказаться. К этому мы пришли окончательно и снова зажгли газовую плитку. Термограф немедленно отметил потепление, и фиолетовая кривая температуры поползла кверху. Но вентиляция работает плохо, и время от времени мы настежь открываем двери домика, иначе даже спички перестают зажигаться от недостатка кислорода и, зашипев, гаснут, не успевая разгореться.
Когда-то самым тёплым местом была кают-компания. Экономя топливо в домиках (у гидрологов и вертолётчиков стоят угольные печи), для кают-компании дежурные не жалели угля. Но во время полундры, когда кают-компанию таскали с места на место, внутренняя кирпичная кладка печи оказалась повреждённой.
Вернувшись из очередного полёта и разочарованно потрогав руками чуть тёплую печь, Бабенко решил заняться починкой, к ужасу дежурного, так как через несколько минут на полу образовалась гора обломков кирпича и глины. Возился он долго, упорно, не обращая внимания на довольно ядовитые замечания зимовщиков, заглядывающих порой в кают-компанию. Наконец Лёша поставил на место последний кирпич, выбросил «лишние» за дверь, набил топку дровами и, обтерев руки об унты, зажёг огонь. Сначала дым повалил из всех щелей, но вот пламя разгорелось, весело затрещали поленья, и камелёк снова вступил в строй.
Тихая морозная ночь. Неестественно большой лунный диск окружило широкое цветное кольцо – синеватое снаружи, красноватое с внутренней стороны. Это кристаллы льда, крохотные шестигранные ледяные призмы, плавающие в воздухе, преломляя лунные лучи, образовали так называемый гало.
А над горизонтом стоит яркое серебристое сияние, словно скоро должно взойти солнце. Но это всего лишь луна серебрит пар над широкими разводьями.
Тишина, как всегда, оказались обманчивой. Стоило Трёшникову и Разбашу попытаться перейти разводье (толщина льда уже достигла 25 сантиметров), как снова раздался подозрительный хруст, словно кто-то наступил на сухие сучья, и морщины трещин рассыпались по молодому льду. А там зазвенело, застонало. Началось торошение.
Закончив дневные дела, я захожу на огонёк к радистам.
Электрическая лампочка, прикрытая искусно сделанным из бумаги маленьким абажуром, бросает ровную полосу света на лежащую на столе синоптическую карту. Испещрённая линиями и цифрами, она похожа на план боевых действий. Только на этот раз наш противник – суровая арктическая природа… Наступил декабрь, а циклоны, которым давно бы пора утихомириться, то и дело обрушиваются на район, в котором дрейфует станция «Северный полюс – 3».
Трёшников сидит у стола, углубившись в изучение синоптической обстановки, время от времени чиркая спичками, чтобы раскурить погасшую трубку.
– И откуда столько циклонов в разгар зимы? – после долгого молчания говорит он, полуобернувшись к Матвейчуку. – Вот вам и «шапка холода» над полюсом.
Впрочем, мы теперь на собственном опыте убедились в её отсутствии.