Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг.
– Может, консервы открыть? – говорит Анатолий Данилович, роясь в ящике под столом.
Постоянная опасность быть отрезанными от кают-компании заставляет метеорологов держать запас продуктов. От консервов мы отказываемся, но горячий чай пьём с удовольствием.
Вечер. Бесшумно горит газ. Я сушусь, сидя за столом. Женя Яцун заснул, уронив на грудь раскрытую книгу. Передо мной на столе, напоминая о недавних злоключениях лагеря, три свечки, укреплённые в зажимах лабораторного штатива. Беру в руки дневник… Порой кажется, что писать нечего, а порой жизнь так насыщена событиями, что некогда прикоснуться пером к бумаге. Но что такое вообще масштаб событий? «Мелкое» для постороннего глаза – для нас часто обладает особой значительностью.
Вот сегодня, например, аэрологи выпустили пятисотый радио- зонд. Достойно ли это внимания? Да, ещё бы! Сколько для этого надо было добыть водорода, сколько часов провести на пронизывающем ветру, наблюдая удаляющуюся во мрак светлую точку фонарика! Сколько тонн химикатов нужно было перетащить на руках! Наблюдения исчисляются уже сотнями. А в каких единицах измерить волю, терпение, выдержку людей?!
За стеной ночь, но до сих пор где-то в глубине души живёт ощущение, что вот встанешь утром – и тебя встретят бледные краски рассвета, а то и гордый солнечный луч, появившись из-за торосов, позолотит лёгкие утренние облака. Но нет – обычное утро, такое же чёрное, непроглядное, как и вчера, занимается над льдиной, и только стрелки часов, обойдя очередной круг, напоминают, что оно, это утро, настало, что новый день пришёл на станцию.
– Опять проклятый «голем» не горит! – произнёс Курко, швырнув в угол кочергу. – Комаров, сделал бы ты бензиновый камелёк, такой же, как на «Северном полюсе – 2».
«Големом» мы назвали нашу громоздкую угольную печь, по имени бестолкового глиняного великана из чешской кинокартины – сказки «Пекарь императора».
– Пожалуй, надо бы сделать, – согласился Михал Семёныч, вылавливая из компота полинявшие шарики поливитаминов. – Вот только мотор у гидрологов налажу, тогда сделаю.
Этот разговор произошёл в кают-компании несколько дней назад. Но Комаров не забыл о нём и наконец, выбрав свободные часы, приступил вместе с Попковым к работе. Рубить и сверлить полуторамиллиметровую сталь баллона оказалось необычайно трудным делом. Однако понемногу пустой баллон из-под газа стал всё больше и больше походить на печь.
В нижней части баллона вырубили прямоугольник, из которого тут же была сделана дверца. С противоположной стороны, в верхней трети, приклепали колено дымохода, внутри укрепили чашку, чтобы горящий бензин не капал на дно. А чтобы на камельке-баллоне можно было топить снег, полукруглый верх его пришлось срубить, закрыв отверстие плоской железной крышкой.
Сегодня вечером отопительный агрегат привезли в кают-компанию. Пока мы выбрасывали на улицу «голема», прибивали к полу и на стены листы асбеста и тащили бочку с бензином, Миша просверлил сбоку баллона ещё одно отверстие, через которое просунул расплющенный конец длинной медной трубки. Другой её конец вывели через стенку наружу и опустили в бочку с бензином, установленную на пустой бочке, чтобы бензин подавался в печь самотёком.
Наступил торжественный момент пуска. Комаров зажёг факел, просунул его в отверстие топки и открыл краник. Тонкая струйка бензина брызнула из трубки, мгновенно превратившись в багровый язычок огня. Миша отвернул краник сильнее. Внутри баллона загудело, забилось пламя. Запахло обгоревшей краской. Но вот почерневшие было стенки камелька стали малиновыми. Пахнуло жаром. Михаил Семёнович с видом победителя оглядел присутствующих: каково, мол?
Присмотрев метрах в двухстах от кают-компании участок, где молодой лёд на трещине был достаточно прочным, а торосы небольшими, после обеда мы заторопились с подготовкой к переезду. Ночью не трещало, не торосило, и это окрылило нас. Правда, лёд на трещине ещё тонок, но мы надеемся на мороз и, чтобы помочь ему, расчищаем от снега полосу 12 на 25 метров. Работаем мы так, как это делают дворники на улицах городов: насыпаем снег на фанерные листы с верёвочными петлями и отвозим их в сторону. Банка из-под ферросилиция, наполненная тряпками, отработанным маслом и бензином, служит нам факелом. Ветер раздувает пламя, и длинные тени от людей и торосов мечутся вокруг нас.
Нам так хочется скорее переехать, что работа, рассчитанная на сутки, оканчивается в несколько часов. Но, увы, наши старания оказались напрасными. Не успели мы приступить к ужину, как снова на трещине сдвинулись с места ледяные поля. Всё надо начинать сначала.
Луна скрылась. До чего же кромешный мрак стоит вокруг! Только выйдешь без фонаря, как обязательно либо споткнёшься, либо провалишься в сугроб. А тут ещё непрерывно трескаются льды, не давая нам отдохнуть.
Ночью трещины не доставили дежурному особенных беспокойств. Но под утро обломки поля сошлись, выперло лёд из разводья, отделяющего нас от старого лагеря. Там, где был молодой ледок, всё поднялось вверх, и длинный зубчатый забор протянулся от ноябрьского разводья до бывшего нашего аэродрома.
Все, кто забыл хоть что-нибудь в старом лагере, помчались туда, торопясь воспользоваться неожиданно образовавшейся переправой. И скоро из темноты стали выныривать фигуры с ящиками и свёртками. Кроме того, мы выяснили, что и после всех разломов от прежнего лётного поля остался кусок, вполне достаточный для приёма самолёта, обещанного Бурхановым. Надо только перенести фонари и прожектора, выложить старт и расчистить площадку от свежих сугробов.