Роза Марена

— Да, да, если хочешь — нашего ребенка. Теперь ступай. Помни то, что должна помнить, и забудь то, что тебе надо забыть. Береги себя, когда очутишься вне пределов моей защиты.

«Еще бы, — подумала Рози. — Больше я к тебе никогда не приду, можешь не сомневаться. Это было бы все равно…»

Мысль оборвалась, как только она увидела, что женщина на картине приподнялась в постели и натянула одеяло на голое плечо.

Не картина. Уже нет.

Окно.

— Ступай, — мягко сказала женщина в красном одеянии. — Ты хорошо справилась с поручением. Уходи, пока она не передумала.

Рози шагнула к картине, а за ее спиной Роза Марена снова заговорила — на этот раз не сладким и не хрипловатым, а громким и жестким голосом:

— И помни: я отплачу!

От этого неожиданного крика Рози зажмурилась и рванулась вперед, решив, что женщина в хитоне забыла об услуге, которую оказала ей Рози, и хочет убить ее. Она споткнулась обо что-то (может быть, о нижний край картины?) и почувствовала, что падает. Успела только понять, что переворачивается в каком-то сальто-мортале, а потом погрузилась в темноту. Во тьме ей казалось, что она слышит какой-то зловещий звук — монотонный и отдаленный, но приближающийся. Может быть, звук поездов в туннелях под Центральным вокзалом, может, ворчанье грома. Или это бык Эриний несется в глубине своего лабиринта с опущенной головой и короткими острыми рогами, режущими воздух.

Потом звук умолк, и наступила холодная, немая мгла.

11

Это состояние длилось, наверное, вечность. Потом безжалостный звон будильника выдернул ее из сна. Рози вскочила, пытаясь уцепиться руками за воздух и бормоча слова, навеянные ей ночным кошмаром: «Не заставляй меня смотреть на тебя! Не заставляй меня! Не заставляй!»

Она увидела кремовые стены, диванчик с претензией на роскошь, свет, проникающий в комнату из окна, и ухватилась за эти реалии, чтобы закрепиться среди них. Кем бы она ни была и что бы с ней ни происходило в ее снах, теперь она снова стала Рози Мак-Клендон, одинокой женщиной, зарабатывающей на жизнь звукозаписью романов для массового читателя-слушателя. Она долгое время жила с плохим человеком, но бросила его и встретила хорошего. Она жила в комнате дома № 897 по Трентон-стрит, второй этаж, в конце коридора, с чудесным видом на Брайант-парк. Да, и еще одно. Она больше никогда в жизни не съест горячую сосиску длиной в фут, особенно с кислой капустой. Кажется, эта еда не для нее. Она не могла вспомнить, что ей снилось («Помни то, что ты должна помнить, и забудь то, что тебе надо забыть»), но она знала — это началось с того, что она вошла в эту чертову картину, как Алиса — в Зазеркалье.

Несколько секунд Рози просидела, не двигаясь и обживая мир Рози Настоящей так, как только могла, а потом потянулась к безжалостному будильнику. Вместо того чтобы схватить и выключить его, она сбила его на пол. Он валялся там, не прекращая свой пронзительный дурацкий звон.

— Хватит трезвонить, я проснулась, — дружелюбно сказала она будильнику и снова обрадовалась своим светлым волосам, которые видела уголком глаз, столь не похожим на те, что были у этой послушной мышки-норушки, Розы Дэниэльс. Она нагнулась, ухватила будильник, нащупала большим пальцем рычажок, выключающий звонок, а потом вздрогнула от неожиданности. Грудь, которой коснулся холодный металл будильника, была голой.

Она выключила будильник и снова уселась на кровати, все еще держа его в левой руке. Сбросила простыню и одеяло. На ней ничего не было.

— Где же моя ночная сорочка? — спросила она пустую комнату. Потом подумала, что никогда еще не задавала таких дурацких вопросов. Конечно, она не привыкла засыпать в ночной сорочке, а просыпаться голой. Даже четырнадцать лет брака с Норманом не подготовили ее к чему-то настолько странному. Она поставила будильник обратно на столик, спустила ноги с кровати…

— О-о-о! — вскрикнула она, пораженная и испуганная болью в ступнях и бедрах. Даже мышцы ягодиц у нее болели. — О-о-о, о-о-ох, о-о-ох!

Рози села на самый краешек постели и осторожно согнула правую ногу, потом левую. Она была в состоянии шевелить ногами, но они болели, особенно правая, как будто весь вчерашний день она занималась тяжелым физическим трудом, хотя единственным упражнением была ее ходьба с Биллом — обыкновенная дневная прогулка.

Звук был похож на шум поездов на Центральном вокзале, подумала она.