Роза Марена

Какой звук?

На мгновение ей показалось, что она почти ухватила это, — по крайней мере, зацепилась, — а потом все снова пропало. Она медленно и осторожно встала на ноги, немного постояла, а потом захромала к ванной комнате. Ее правая нога болела так, словно она на самом деле каким-то образом растянула ее. А еще болели почки. Что же это такое, Господи?

Она вспомнила, как где-то читала, что люди порой «бегают» во сне. Может быть, она это делала? Может быть, путаница снов, которые она не может вспомнить, была такой жуткой, что она в самом деле пыталась убежать от них. В дверном проеме она задержалась и оглянулась на свою кровать. Простыня была смята, но не сбита и не скручена, как она ожидала увидеть, если бы, скажем, она была по-настоящему беспокойна во сне.

Однако Рози увидела одну деталь, которая ей не понравилась, — кое-что, внезапно отбросившее ее назад, в прежние кошмарные дни: кровь. Правда, это были скорее тонкие линии, чем пятна, и они были слишком низко, чтобы вытечь из разбитого носа или рассеченной губы… если только, конечно, во время сна она не переворачивалась в кровати. Следующей ее мыслью было, что ее посетил красный кардинал (так Рози иногда называла свои месячные периоды, если уж вообще приходилось говорить о них), но они совершенно не подходили по времени.

«Твое время пришло, девочка? Луна для тебя полная?»

— Что? — спросила она предметы вокруг себя. — Что там насчет луны?

Снова что-то накатило, почти удержалось, но потом уплыло, прежде чем она сумела ухватить это. Она взглянула вниз на себя, и по крайней мере одна загадка разрешилась. На правом бедре у нее была довольно глубокая царапина. Несомненно, кровь на простыне от нее.

«Я что, расцарапала себя во сне? Так вот оно что…»

На сей раз мысль, пришедшая ей в голову, задержалась чуть дольше, возможно, потому, что это была даже не мысль, а образ. Она увидела обнаженную женщину — саму себя, — осторожно пробирающуюся по узкой тропинке в колючем кустарнике. Включив душ и подставив одну руку под струю, чтобы попробовать воду, она задумалась о том, может ли у человека сама по себе пойти кровь во сне, если сон кошмарный. Что-то вроде того, как у людей сочится кровь с ладоней и ступней в Святую Пятницу.

Галлюцинации, осложненные стигматами? Ты хочешь сказать, что вдобавок ко всему ты еще подвержена стигматам?

Я ничего не знаю, ответила она себе и… Что правда, то правда. В конце концов, она могла бы поверить, что на коже спящего может появиться во сне царапина. В редких случаях это возможно. Что невероятно ни в каком случае, так это мысль, будто ночная сорочка может исчезнуть с тела, если приснится, что ее снимаешь, чтобы заворачивать в нее камни.

«Сними эту штуку, которая на тебе…» — «Я не могу этого сделать! У меня под ней ничего нет!» — «Если бы было, я не говорила бы тебе этого…»

Фантомные голоса. В одном она узнала свой собственный, а вот другой…

Это не имело значения; конечно же, не имело. Она сняла свою ночную сорочку во сне, вот и все, или, быть может, в короткий миг пробуждения, который растворился в ее кошмарных снах, — блуждании в темноте и переходе по камням через ручей с темной водой. Она сняла ее, и когда поищет, то наверняка найдет ее, скомканную, под кроватью. Она поднесла к лицу руку, которой пробовала воду, и внимательно оглядела ее. На кончиках пальцев были бледные пурпурно-красные пятна, а под ногтями — следы той же краски, только чуть ярче. Она поднесла руку еще ближе к лицу, и чей-то голос в самой глубине ее рассудка — на этот раз другой голос, а не Послушной-Разумной — отозвался с отчетливым ужасом: «Даже не касайся рта рукой, которой ты трогала семена! Не вздумай, не смей!»

— Какие семена? — испуганно спросила Рози. Она понюхала пальцы и уловила лишь едва различимый аромат — запах, напомнивший ей о сладком печенье. — Какие семена? Что произошло этой ночью? Это… — Здесь она заставила себя остановиться. Она знала, что уже готова была произнести, но не хотела услышать этот вопрос: Это все еще происходит?

Она встала под душ, отрегулировала воду, пока та не стала такой горячей, какую она только могла терпеть, и взяла мыло. С особой тщательностью вымыла руки — терла их, пока не осталось и следа от этих розмариновых пятен, даже под ногтями. Потом она вымыла голову, начав при этом тихонько напевать. Кэрт предложил ей для упражнений декламировать детские стишки в различных тональностях, чем она и занялась, не повышая голоса, чтобы не потревожить соседей сверху или снизу. Когда пять минут спустя она вышла из душа и вытерлась, ее тело снова стало наливаться бодростью, а голос почти пришел в норму.

Она начала натягивать на себя джинсы и майку, но вспомнила, что Роб Леффертс пригласил ее на ленч, и надела вместо них новую юбку. Потом уселась перед зеркалом, чтобы заплести косу. Это заняло немало времени, поскольку спина, плечи и предплечья тоже онемели. Горячая вода освежила ее, но полностью снять усталость не смогла.

Да, для своего возраста она была довольно тяжелой, подумала Рози, будучи настолько поглощена правильным укладыванием косы, что даже не отдавала себе отчета в том, что она сейчас подумала. Но, покончив с прической, взглянула в зеркало, в котором отражалась комната позади нее, и увидела нечто, заставившее ее не поверить своим глазам. Остальные, менее значительные несоответствия сегодняшнего утра мгновенно отступили на задний план.

— О Боже мой! — тихим, бессильным голосом произнесла Рози. Она встала и прошла через комнату, не чувствуя ног, словно они превратились в ходули.

Картина в основном была все той же. Светловолосая женщина в хитоне по-прежнему стояла на вершине холма; ее коса свисала между лопатками, по спине, а левая рука была поднята. Но теперь жест правой руки, прикрывавшей глаза, имел свой смысл, потому что грозовые тучи, заволакивавшие передний план, исчезли. Над женщиной было тускло-голубое небо влажного июньского дня. Несколько темных птиц, которых раньше там не было, кружили в небе, но Рози не сразу заметила их.