– Нечего вам тут делать, – говорил он им строго, попивая чай из самовара в гостиной Ирины Ивановны, окончательно превратившейся в импровизированный штаб. – Хватит, навоевались; Господь сподобит, не достанет на вашу долю. Мы этим должны заняться, взрослые.
– Но, Константин Сергеевич, Игорь с Юлей…
– Игорь с Юлей нужны, однако под пули они не пойдут! – отрезал подполковник. – Найдётся кому.
Петя Ниткин надулся, словно у него отобрали все до единой книжки по физике.
– Я хорошо стреляю… – попытался напомнить Фёдор.
– В тесноте да в темноте меткость на больших дистанциях не требуется.
Кадеты уныло понурились. Феде казалось, что несчастнее их с Петей сейчас и быть никого не может – их оставляли в стороне, не пускали, а ведь они не подвели в прошлый раз, не сплоховали! Не радовали даже хорошие оценки, полученные на испытаниях, – у Пети Ниткина все «свыше всяких похвал» и особые мнения комиссий, за исключением, само собой, строевой подготовки и гимнастики. Тут все Федины старания смогли вытянуть бедолагу Петю только на простое «хорошо». Что, однако, не помешало ему занять первое место в ротном «списке успехов».
Лиза сменила гнев на милость, последний розовый конвертик содержал нетерпеливые поздравления с окончанием, немножко хвастовства её собственным годовым табелем и, самое главное, – ожидания, что в лагере они смогут видеться чаще, ибо летний «домик» Корабельниковых располагался совсем рядом с практическими полями александровских кадет.
«Обычно, – писала Лиза, – мы туда выѣзжаемъ рѣдко. Незачѣмъ, и такъ на дачѣ живёмъ, Петербургъ самъ къ намъ на лѣто прибываетъ. Но мѣсто красивое. Рѣчка рядомъ. Озерцо. И до вашего лагеря рукой подать. Кадетъ отпускаютъ въ увольненія, я знаю. Многіе родственники ихъ спеціально дома на лѣто снимаютъ, чтобы рядомъ быть. Приходите къ намъ, дорогой Ѳёдоръ, съ Петей, само собой. Зину я позвала у насъ погостить. Будетъ весело, я обѣщаю. И обѣщаю не кукситься. Я была немножко злюкой, потому что сердилась на тебя нѣсколько, но понимаю, что такъ нехорошо. Приходи же. Обѣщай, что будешь приходить, ну пожалуйста!»
Это было предложение мира. Прекрасная Дама извещала своего рыцаря, что больше не сердится и даже признаёт известные свои ошибки. Разумеется, галантный кавалер, даже если ему всего двенадцать, не может не отозваться на такое.
Тем более что он и в самом деле не то чтобы совсем позабыл о бедной Лизе, но как-то отодвинул её в сторону, место тальминки в его мыслях заняли совсем иные материи.
Фёдор как раз заканчивал ответ – куда пространнее и теплее, чем его последние письма, – когда в комнату вломился Петя. Именно вломился, словно вообразив себя Севкой Воротниковым.
– От Веры сообщение пришло.
«Время акціи точно указать не могу, это держится въ строгомъ секретѣ. Но свѣдѣнія Игоря и Юліи сочтены заслуживающими довѣрія; не знаю, слѣдилъ ли кто-то за ними въ подземельяхъ; пока объ этомъ ничего не слышала, что, однако, ещё ни о чёмъ не говоритъ. Но акція можетъ состояться уже въ ближайшіе дни. “Тоннельная группа” полностью готова и ожидаетъ только рѣшенія партійной верхушки…»
– Значит, пора занимать позиции. В лагере меня пока что подменят Коссарт с Ромашкевичем.
– И, конечно, вы собираетесь устроить засидку на красного зверя в гордом одиночестве, не так ли, Константин Сергеевич?
Подполковник вздохнул. Выразительно покосился на Матрёшу, как раз ставившую на стол горячий, с пылу с жару, пирог.
– Как хотите, Ирина Ивановна, голубушка, но второй раз я вас…
– Чепуха! – Ирина Ивановна решительно поднялась. – Идём вместе. Один раз уже получилось, и теперь получится.
– А в тот раз точно получилось?