Подполковник выстрелил ещё дважды, меняя позицию, Ирина Ивановна не отставала, правда, старалась бить по ногам.
И всё равно эсдеки и не думали сдаваться. Один с поистине медвежьим рёвом вскочил, ринулся слепо на подполковника – точнее, к едва угадываемой в темноте фигуре; нарвался на одну-единственную точную пулю, покатился по серому цементному полу, грязно и отчаянно ругаясь.
Несколько фигур из задних рядов попытались юркнуть в тот же тоннель, откуда явились, одного Ирина Ивановна срезала, но барабан её «нагана» опустел, пришлось потратить секунду, чтобы вскинуть второй револьвер, и не то двоим, не то троим удалось ускользнуть. Кто-то метнулся к здоровенным ящикам, которые тащил «тоннельный отряд», но опять же лишь для того, чтобы упасть на них с простреленной головой.
Упавшие продолжали отстреливаться и отстреливались, несмотря ни на что, пока сами не находили пулю.
Никто не сдавался, и никто не просил пощады.
А вот те, что юркнули в ведущую назад галерею, далеко не ушли – грохнул недалёкий взрыв, потянуло дымом; сработала минная ловушка подполковника.
И тут всё стихло.
Несколько мгновений тишины – и вдруг голос:
– Не стреляй, батюшка, не стреляй! Мастер я, по замкам, не из ихних!..
– Пахомыч, что ли?
– Пахомыч, Пахомыч! – истово зачастил слесарь, лежавший на полу среди неподвижных тел и вдруг как-то разом начавших стонать раненых. – Пахомыч я, Иваном кличут! Не губи, барин!
– Если расскажешь всё как на духу, не погублю. – Две Мишени склонялся над телами, проверяя, кто жив, кто нет.
Ирина Ивановна молчаливой тенью присоединилась к нему, быстро собирая оружие.
Пахомыч нашёлся очень скоро. Пожилой слесарь, в рабочей куртке и с полной инструментов сумкой.
– Ну, – с неопределённым выражением сказал Две Мишени, по-прежнему прикрывая лицо капюшоном, – помогай, коль от государя снисхождение получить хочешь.
…Убитых и раненых выносили на носилках через городские подвалы. Лица закрыты покрывалами, сбежавшихся зевак полиция отгоняла.
– Не толпись! Не толпись! Неча тут глазеть! Бонбисты, эвон, на собственной бонбе подвзорвались, – разом и оттеснял глазевших, и излагал свою версию событий усатый городовой.
– Точно говорю – на своей собственной и взорвались! – подтвердил офицер с погонами подполковника, подоспевший к месту действия. – Мы в корпусе взрыв все слышали. Видать, неаккуратно бомбу свою тащили…
Одна за другой подкатывали закрытые полицейские кареты, носилки грузили внутрь. Подоспел и дворцовый конвой, улицы оцепляли, толпа мало-помалу отступала, рассасывалась, вездесущие газетчики ещё не успели сюда добраться, кроме одного, из «Гатчинского курьера», успевшего сделать снимок и лихорадочно строчившего что-то в блокнот.
– Ну, голубчик Константин Сергеевич, рассказывайте. Да со всеми подробностями, ничего не упуская.