— Га! — яростно прорычал он и чуть не начал сопротивляться, но в конце концов обмяк и смирился с позором — с ним обращаются, как с младенцем. И зачем, в самом деле, пытаться делать вид, что ты не окончательно беспомощен? Кисловатая, теплая вода сочилась ему в рот. Это было как глотать битое стекло. Джезаль закашлялся и выплюнул остаток. Вернее, попытался плюнуть — и оказалось, что это невыносимо больно. Пришлось нагнуться вперед и подождать, пока вода стечет с лица — главным образом, по шее на грязный воротник рубашки. Джезаль со стоном сел прямо и здоровой рукой отпихнул мех.
— Ладно, — пожал плечами Девятипалый, — но потом нужно еще попробовать. Надо привыкать пить. Ты помнишь, что произошло?
Джезаль покачал головой.
— Был бой. Я и вон та малышка, — Девятипалый кивнул в сторону Ферро, которая ответила сердитым взглядом, — убрали почти всех, но еще трое осталось. Ты разобрался с двумя — и очень здорово, — но в одного не попал, и он ударил тебя в рот палицей. — Он показал на забинтованное лицо Джезаля. — Сильно ударил, сам видишь, что получилось. Ты упал, а он, видимо, бил лежачего; поэтому у тебя сломаны рука и нога. Могло быть гораздо хуже. На твоем месте я благодарил бы мертвых, что там оказался Ки.
Джезаль заморгал на ученика. А он тут при чем? Но Девятипалый уже рассказывал:
— Пришел и ударил того сковородой по голове. То есть что значит ударил — размозжил череп в кашу, правда? — Девятипалый улыбнулся ученику, который сидел, уставившись взглядом в равнину. — Дерется здорово наш парнишка, хоть с виду и тощ, а? Хотя сковородку жалко.
Ки пожал плечами, словно привык жарить человеческие головы по утрам. Джезаль подумал, что слащавого дурачка надо бы поблагодарить за спасение жизни; впрочем, он еще не чувствовал себя спасенным. Джезаль только попытался произнести как можно более внятно, не муча себя, но еле слышно прошептал:
— Ак сё — охо?
— У меня бывало и хуже. — Неважное утешение. — Скоро поправишься. Ты молодой. Рука и нога заживут быстро. — Стало быть, решил Джезаль, лицо вряд ли.
— Всегда тяжело терпеть рану, и ничуть не лучше, чем первую. Я ревел как ребенок каждый раз. — Девятипалый помахал рукой перед помятым лицом. — Почти все ревут, это точно. Если это утешит.
Не утешило.
— Ак охо?
Девятипалый поскреб щетину на щеке.
— Челюсть сломана, нескольких зубов не хватает, рот порван, но мы подлатали тебя довольно быстро. — Джезаль глотнул, плохо соображая. Подтверждались его худшие опасения.
— Рана серьезная и в неудачном месте. Во рту — значит, не можешь есть, не можешь пить и говоришь с трудом. Не можешь целоваться, само собой, хотя тут это не самое главное, да? — Северянин улыбнулся, но Джезаль не поддержал веселья. — Да, плохая рана. Названная, как сказали бы в наших местах.
— Ак? — проворчал Джезаль, тут же пожалев о том, что заговорил — боль лизнула челюсть.
— Названная рана. — Девятипалый подвигал обрубком пальца. — Рана, по которой тебя будут потом называть. Тебя, наверное, дадут прозвище Челюстел, или Косолиц, или Беззуб, или еще как.
Девятипалый снова улыбнулся, но Джезаль оставил чувство юмора в горах среди камней, рядом с выбитыми зубами. Едкие слезы навернулись на глаза. Он захотел закричать, но от этого рот напрягся, и швы на распухших губах натянулись под повязкой.
Девятипалый не унимался.
— Нужно видеть светлую сторону. Теперь ты не умрешь. Если бы началась гниль, то мы уж наверняка бы заметили.