Локоток только что маршала Теодориха, которого ему указал подходящий Винч, приказал отделить и отдать под отдельную стражу, когда Ремиш с окровавленной головой подбежал к нему, опасаясь, чтобы и другим не даровали жизнь.
– Милостивый пане! – начал он выкрикивать. – Милостивый пане, послушайте нас, мы наилучшие свидетели.
Король, указывая на немцев, спросил:
– Что это за люди?
– Мы вам скажем, милостивый пане, что это за люди, – воскликнул Ремиш, – убийцы, изверги, что ни креста на костёлах, ни женщин, ни старцев, ни капелланов не уважали.
Он указал на комтура эльблонгского, Германа.
– Вот палач, что детей приказал убивать, а стоящему перед ним на коленях приору доминиканцев насмешкой отвечал на мольбу.
Герман, в котором опасение за жизнь сломилось гордостью, ответил поднятым голосом, силясь говорить лишь бы каким польским языком, обращаясь к королю:
– Вы лучше всех знаете, будучи вождём, отвечает ли он за солдатские выходки.
Слыша это, Ремиш подбежал к нему с кулаками и ударил в лицо.
–
За ним все великополяне начали покрикивать:
– Смерть им всем! Смерть!
– Мечом, по-рыцарски, не стоит убивать разбойников, – кричал Ремиш, – верёвками их, на верёвку.
Едва он докончил эти слова, а король не имел ещё времени ни ответить, ни задержать, когда толпа бросилась лавиной на крестоносных пленников и, верёвки набрасывая на шею, начала душить. Одним из первых пал комтур эльблонгский, тело которого вытащили прочь, сняли броню. За ним пошли другие. Из командующих не щадили никого. Ярость была невыразимая.
Король, не в состоянии предотвратить взрыва этой мести и не желая на неё смотреть, вошёл в свой шатёр.
Обильную добычу из лагеря маршала стягивали теперь отовсюду, бросая его в кучи перед королевским шатром.
Ночь прошла на подсчёте людских потерь и обдумывании эффективного противостояния ордену, в мстительном наступлении которого, как скоро весть о поражении дойдёт до Мальборка, не сомневались.
Стоять тут долго старый король не имел ни охоты, ни времени; доносили ему, что король чешский, Ян, с довольно значительной силой шёл на Познань. Не был он теперь таким страшным, потому что надеялся на поддержку крестоносцев, в которой ему должны были отказать.
Локоток хотел идти против него с юношеским нетерпением, уверенный в победе. Познань отдать ему не годилось.