Во дворце, который занимал комендант, так было людно, что едва для нас нашлось место. Вместо того чтобы отвести меня прямо к генералу, меня проводили в обширную комнату, в которой, подобно, как я, множество забранных разных особ сидело, стояло и прохаживалось. Я застал несколько ксендзев, несколько мещан и военных, ни одного знакомого.
Было уже довольно поздно – я сел на лавке рядом с печкой, потому что мало натопленная зала была холодной, но и печь была остывшей. Стоящая в дверях стража нас стерегла.
Ночью уже начали выводить моих товарищей, я терпеливо ждал очереди.
Меня забрали одним из последних и провели через коридор в разновидность канцелярии, в коей я нашёл сидящего на канапе с трубкой и подкрученными под себя ногами генерала. У стола при нём два урядника или секретаря молча точили перья. Один из них начал копаться в бумагах, повторяя мою фамилию. Генерал косо и дико посмотрел на меня.
– Сируц?
– Так точно…
– Поручик Дзялынского полка?
Я подтвердил.
– Участвовал в революции?
– Не отрицаю, – сказал я, – служил в войске, шёл с полком.
Начали очень подробно перечислять все мои преступления и заслуги…
– Приятель Килинского? Птенец! – воскликнул генерал.
Я смолчал.
– Ходил по клубам, по Капуцинам… и защищал господина Костюшку…
Я смолчал, уже давая ему выговориться досыта. Немного поговорив, он спросил меня, хочу ли я служить в войске её величества императрицы.
Без раздумья я ответил, что не могу.
– Да, как в революции под начальством Костюшки служил бы, а как под фельдмаршалом Суворовым, то нет… потому что ты поляк и патриот?
Я молчал, не желая его раздражать.
– У тебя есть выбор, – воскликнул он, – или в войска в той же степени, а это есть великая милость – служить в победоносном войске императрицы… или в Сибирь…
Я имел столько отваги, потому что во мне всё бушевало, что громко ответил: