Империя мертвецов

– Да, я это сказал. Понимаю, как вам не хочется это принимать, – кивнул То. – Кстати, не он это придумал.

Он расшифровал гримуар, в котором утверждается, будто тот создан еще до появления человечества. Первые попытки контактировать с этими микроорганизмами произошли еще на заре истории. Но каждый раз всякие упоминания об этих контактах уничтожались. На этот раз постарались Ван Хельсинг и Сьюард. Впрочем, замести следы было возможно только в те эпохи, когда информация передавалась медленно. Но теперь… – прервался он на полуслове, давая нам время самим поразмыслить.

– Это все очень интересно, – нарушил тишину Барнаби. – Ну допустим, что наше мышление – порождение микробов. Положим, что они делятся на экспансионистов, консерваторов, альпинистов и кого там еще – нам-то какая разница? Даже если в моей голове власть захватят эти самые, которые умеют становиться бессмертными, мне до этого дела нет. Если они победят, я стану сильным как мертвец. А там и до бессмертия недалеко.

То Самое улыбнулся:

– Разумеется, это тоже одна из точек зрения. Более того: полагаю, довольно распространенная. Есть и причина, по которой я ее не озвучил. В краткосрочной перспективе резонов подавлять экспансионистов нет. Ни одного. Но лишь немногие понимают, что бессмертие ведет к вымиранию.

Я взглядом остановил Барнаби и спросил:

– У вас есть доказательства, что наше… поддельное самосознание породили бактерии?

– Доктор Ватсон. – Собеседник бросил на меня скучающий взгляд поверх бокала. – У меня есть доказательства, и я с уважением отношусь к вашему титулу доктора медицинских наук. Разумеется, без доказательств вы настроены скептично, это естественно для медика. Что ж, я развею ваши сомнения. Позвольте немного изменить термин. Не будем называть бактерии бактериями, окрестим их неизвестным элементом – «Икс». На место Икс подставьте любое слово. То, которое вас устроит. «Душа», «сознание», «желания» – все что угодно. Это, впрочем, лишь для простоты объяснения.

На минуту я умолк, затем кивнул.

– А как насчет непрерывности души?..

– А, вы про то, что мертвецами становятся живые люди? Непрерывности нет. Мертвецы только выглядят живыми. Это тоже заслуга Икс. Федоров зря надеялся: ускользнув, душа человека обратно не возвращается. Всякая индивидуальность между разными представителями homo sapiens истребляется в момент смерти. Остается Икс, который регулировал большую часть функций, но и он в значительной мере затормаживает жизнедеятельность после смерти организма. Память и чувства в этот момент рассеиваются. Не остается ничего.

То Самое возвел руки к потолку.

– Касаемо вопроса мистера Барнаби. Вам уже доводилось видеть людей, в которых верх одержала определенная фракция. Умертвия. Они появились в ходе эксперимента. Я хотел посмотреть, что будет, если верх одержит одна из групп. Человеческое сознание складывается из противоборства разных частей Икс. Если угодно, из их войны. Их многообразие образует мышление. А приход к власти единой фракции породил безвольных болванчиков. Человек полон противоречий, но в этом вся его суть. Столкновение воль и мнений приводит к конфликту, но вместе с тем – и к прогрессу. Многие люди ощущали это на себе. Николай Кузанский восхвалял «мудрое незнание», Монтень писал, что познание заканчивается убеждением в вездесущей природе незнания и неуверенности. Агриппа Неттесгеймский все силы отдал на то, чтобы доказать тщету наук, Эразм Роттердамский воспел похвалу глупости, а в глазах Себастьяна Бранта весь мир был кораблем дураков. Мы впадаем в противоречия не потому, что хотим пойти против принципов мироздания. А потому, что в этом тот самый принцип и заключается. А порядок бытия люди придумали себе постфактум, чтобы как-то справиться с этим противоречием.

Он вскинул подбородок и ждал, что мы ответим.

Мертвечиха из подземелий Бомбейского замка. Солдат, которого я анатомировал в Хайберском проходе. Дмитрий. Алеша. Трупы за стеклом в «Осато». Мертвецы, с которыми Барнаби и Ямадзава бились на равных. Перед моим мысленным взором проплывали пустые лица… людей, которым в голову вписали смерть.

– Не убедил, – пожал плечами Барнаби.

То Самое, покачивая пустым бокалом, ответил:

– Ну что ж… Думаю, нам следует задаться таким вопросом: что такого, если кто-то искусственно омертвит всех людей? Что такого, если все прекрасное и величественное, что создал человек, разом исчезнет с лица земли, а одновременно и всякая способность воспринимать и ценить красоту? Может, это просто новое лицо человеческого прогресса? Как бы то ни было, пока на планете много людей, не иссякнет и несправедливость. Чем больше растет наука, тем проще и быстрее начинается кровопролитие. Прогресс опережает мысль, и договариваться скоро будет уже поздно. Наступит время, когда люди с утра будут слушать Баха, днем рыдать над Гете, а вечером без сомнений вырезать ни в чем не повинных.

Я хотел было возразить, но То Самое еще не закончил:

– Власть имущие с древних пор негодуют на глупый народ. Вы когда-нибудь задумывались, на что гневается монарх, глава просвещенного абсолютизма? Его подданные не видят общей картины, постоянно придираются к словам, не пытаются даже вдуматься в истинный смысл его речей, а сами активнее всего ратуют за дурные законы, которые принесут им большие несчастья. Прискорбнейшее зрелище. И вот, однако, те самые деятели, убежденные в своей просвещенности, вдруг замечают, что их идеалы о разумном – всего лишь мимолетная мечта, над которой посмеются потомки. У интеллекта есть вполне очевидная грань. Что же получается? Что свет Просвещения льется на бесплодную землю? Так, может, тогда стоит склониться в пользу мрака невежества? К чему просвещенному монарху вести свое стадо? Подобные желания от отчаяния закрадываются в мысли тех, кто играет во всемогущество. А не в том ли и одно из проявлений высшего счастья, что отчаяние истребляется? Нет его – нет и войны. Ведь без него угаснет и способность воевать. Человечество взглянет на обезглавленные тела без боли, но не забудет ли при этом, как улыбаться?