Он воспользовался своими когтями… против нее.
Тени
Карандаш метался по чистому листу, покрывая его темными завихрениями. Иногда грифель процарапывал бумагу, но тут же продолжал создавать новую мрачную вьюгу. Наконец Виктория отложила карандаш, чтобы оценить полученный результат.
В ее рисунках было все больше и больше черного и все меньше и меньше белого.
– Дорогая, ты не хотела бы использовать и другие цвета? – раздался голос Мамы.
Виктория оторвала взгляд от рисунка. Приподняв кружевную скатерть, Мама смотрела на дочь, устроившуюся под столом в гостиной, и, улыбаясь, протягивала ей разноцветные карандаши, которыми Виктория с некоторых пор перестала пользоваться.
Виктория взяла новый чистый лист и, расстелив на полу, принялась покрывать его черными вихрями, как и все предыдущие листы.
Мама не ругала ее. Мама никогда ее не ругала. Она просто положила цветные карандаши на пол рядом с Викторией. Затем, ласково погладив дочь по щеке, убрала с ее лба волосы и опустила скатерть.
Теперь Виктория видела только зеленые шелковые сапожки Мамы. Ей очень хотелось добавить в свои рисунки такого же зеленого, как цвет этих сапожек, добавить голубого, как Мамины глаза, розового, как Мамина кожа, золотистого, как Мамины волосы.
Но она не могла. Тени Золотой-Дамы оказались гораздо сильнее, чем все цвета Мамы.
С тех пор как Виктория увидела то, что она увидела, все изменилось. Хотя она толком не поняла, что же это было. Стоило ей заснуть, как она тотчас просыпалась. Потеряла аппетит. Целыми днями лежала с температурой в постели, а когда ей становилось лучше, играла не среди подушек, а под столами или стульями.
Она больше не
Едва Виктория почувствовала себя в безопасности, как Золотая-Дама снова явилась к ним. Мама пригласила ее выпить чаю, они сидели и разговаривали о чем-то веселом. Впрочем, Золотая-Дама никогда не засиживалась и совсем перестала обращать внимание на Викторию. Однако каждый ее визит добавлял новые тени в рисунки девочки.
По ту сторону скатерти застучали Мамины каблучки. Стук удалился, потом вернулся, затих, снова отдалился и наконец смолк окончательно.
– Да уйметесь ли вы когда-нибудь! – раздался на другом конце гостиной раздраженный голос Старшей-Крестной.
Мамины сапожки замерли возле камина, где, мерно потрескивая, горели дрова.
– Я плохая мать.
Сквозь ровное гудение пламени Виктория с трудом различала тихий голос Мамы. Грифель карандаша сантиметр за сантиметром чернил бумагу.
– Вы слишком беспокойная мать, но таких много.
– Вы правы, мадам Розелина. Я постоянно всего боюсь. Ступеней лестницы, углов стола, иголок для вышивания, слишком узких воротничков, каждого кусочка пищи: всюду, куда ни глянь, я вижу опасность. Если с ней что-либо случится… Я очень боюсь ее потерять. И ее тоже.
ebooksa