Не оглядываясь

22
18
20
22
24
26
28
30

– Так есть там город или нет? – упорствовал Аттертон.

– Город есть, – сказал вдруг Арчи, и странная усмешка искривила его рот, – город есть. Но он для тех, кто с дагором.

Отец Игнасио глубоко вдохнул и попробовал овладеть собой.

– Сэр Ричард, – сказал он как можно более убедительно, – это место не для нас. Лучше бы убраться отсюда. И поскорее.

– Хочешь проверить? – напирал Арчи. – Что ж, давай! Утром я пойду туда, куда ты не смог пройти. Куда вы никогда не сможете пройти. И увижу то, что вам никогда не увидеть, жалкий, самодовольный, слепой червяк, крохотный белый человечек со своими белыми слизистыми глазами…

– Ах ты!

– Хватит, – отец Игнасио встал между ними, – ради всего святого, хватит.

– Верно, – Аттертон, казалось, овладел собой. – Прости меня, дорогая. Я… немного увлекся.

Его жена безразлично покачала головой. Она сидела на песке, завернувшись в плащ, сжимая его тонкими пальцами на груди и тем самым странно напоминала Арчи.

– Мы разобьем лагерь здесь, – Аттертон деловито распаковывал тюк с вещами, извлекая котелок, кружки, жестянку со спичками, – а завтра… Завтра решим.

* * *

Древние обитатели этой земли, думал отец Игнасио, они ставили здесь свои города, когда людей еще не было и в помине. Мы думали, они исчезли, но они просто затаились. И действуют исподтишка, потому что не смеют противостоять нам открыто.

– Не делайте этого, – сказал он.

– Что? – Ричард Аттертон не обернулся. Он стоял у кромки воды, спиной к костру, глядя на недосягаемую дверь в невидимый храм.

– Вы знаете, о чем я.

– Там, – сказал Аттертон, указывая рукой на смутно светящиеся в темноте белые скалы, – то, что я искал всю жизнь. Оно здесь, рядом, в нескольких шагах. И по-прежнему недостижимо. Неужели вы думаете, что меня можно остановить?

– Человек, принявший в себя дагора, – сказал отец Игнасио, – больше не человек.

– Арчи слаб, в этом все дело. Он всегда был таким. А я сумею совладать с этой тварью.

– Нет, – сказал отец Игнасио.

– Вы не понимаете, святой отец… Это как…

– Наваждение, – подсказал отец Игнасио, – одержимость.