Кто-то в толпе одобрительно хохотнул.
– Не беспокойтесь. – Печорин достал пистолет и принялся его заряжать. – Я недалеко проживаю.
Околоточный беспокойно переступил с ноги на ногу, но останавливать офицера не посмел.
Затолкав в ствол пыж, Григорий Александрович присел возле лошади и вложил пистолет животному в ухо так, чтобы, даже пробив череп навылет, пуля не угодила ни в кого из стоявших поблизости, а ушла в землю.
Кто-то из присутствовавших охнул – должно быть, женщина.
Раздался выстрел, и по дороге поползло пороховое облачко. Послышались два-три испуганных крика.
– Сколько будет стоить убрать труп? – обратился, вставая, Григорий Александрович к околоточному.
Тот поднял на него ошарашенный взгляд.
– Рубль пожалуйте, ваше благородие, – проговорил он. – Должно хватить.
Заплатив, Печорин прошел сквозь расступившуюся толпу и, не оборачиваясь, зашагал к дому. На Зеленцова он с тех пор, как отдал червонец, нарочно не взглянул ни разу.
За полчаса до бала к Печорину явился Грушницкий в полном сиянии армейского пехотного мундира. К третьей пуговице пристегнута была бронзовая цепочка, на которой висел двойной лорнет, эполеты неимоверной величины были загнуты кверху в виде крылышек амура, сапоги его скрипели, в левой руке держал он коричневые лайковые перчатки и фуражку, а правой ежеминутно взбивал завитый в мелкие кудри хохол. Самодовольство и некоторая неуверенность попеременно отображались на лице Грушницкого. Его праздничная наружность и гордая походка чуть не заставили Печорина расхохотаться.
Грушницкий бросил фуражку с перчатками на стол и начал обтягивать фалды и поправляться перед зеркалом. Черный огромный платок, навернутый на высочайший подгалстушник, щетина которого поддерживала его подбородок, высовывался на полвершка из-за воротника. Ему показалось мало: он вытащил его до самых ушей. От этой трудной работы – ибо воротник мундира был очень узок – лицо Грушницкого налилось кровью.
– Ты, говорят, эти дни ужасно волочился за моей княжной? – сказал он, не глядя на Печорина.
– Где нам, дуракам, чай пить, – ответил Григорий Александрович.
– Скажи-ка, хорошо на мне сидит мундир? Как под мышками? Режет! Нет ли у тебя духов?
– Помилуй, чего тебе еще? От тебя и так уж несет розовой помадой.
– Ничего. Дай-ка сюда…
Он налил себе полсклянки за галстук, в носовой платок, на рукава.
– Ты будешь танцевать? – спросил он.
– Не думаю, – соврал Григорий Александрович, уже пригласивший княжну на мазурку.