– Я боюсь, что мне с княжной придется начинать мазурку, – сказал Грушницкий.
– Почему?
– Не знаю почти ни одной фигуры.
– А ты звал ее на мазурку?
– Нет еще.
– Смотри, чтоб тебя не опередили.
– В самом деле! – Грушницкий ударил себя по лбу. – Прощай. Пойду дожидаться ее у подъезда. – Он схватил фуражку и убежал.
Через полчаса отправился и Печорин.
На улице было темно и пусто, зато вокруг ресторации теснился народ. Окна светились, и вечерний ветер доносил звуки полковой музыки.
Григорий Александрович шел медленно. Ему было грустно.
Неужели его единственное назначение на земле – разрушать чужие надежды? С тех пор как он живет, судьба всегда приводила его к развязке чужих драм, как будто без него никто не мог ни умереть, ни прийти в отчаяние! Он был необходимым лицом пятого акта – невольно разыгрывал жалкую роль палача или предателя.
Какую цель имела судьба? Не назначен ли он ею в сочинители мещанских трагедий и семейных романов? Почем знать? Мало ли людей, начиная жизнь, думают закончить ее как Александр Великий или лорд Байрон, а между тем целый век остаются титулярными советниками?
Войдя в залу, Печорин спрятался в толпе мужчин и стал наблюдать.
Грушницкий стоял возле княжны и что-то говорил с большим жаром. Она слушала его рассеянно и все больше смотрела по сторонам, приложив к губам веер. На лице ее Григорий Александрович заметил нетерпение, глаза искали кого-то. Печорин тихонько подкрался сзади, чтоб подслушать их разговор.
– Вы меня мучаете, княжна! – говорил Грушницкий. – Вы ужасно переменились с тех пор, как я вас не видел.
– Вы тоже переменились, – отвечала та, бросив на собеседника быстрый взгляд, в котором тот не сумел увидеть скрытую насмешку. А зря…
– Я? – удивился Грушницкий. – Переменился? Вы знаете, что это невозможно! Кто видел вас однажды, тот навеки унесет с собою ваш божественный образ.
Княжна поморщилась, не скрывая досады:
– Перестаньте.
– Почему вы теперь не хотите слушать того, чему еще недавно внимали благосклонно?