Фаталист

Вахлюев поджал губы.

– Кричала или нет, к делу теперь не очень-то относится, – заявил он. – Убийца сознался! Что еще вам надобно?

– Что Асминцева делала в гроте?

– У нее уж не спросишь.

– Почему Фатов решил вдруг сознаться?

Не из-за того же, в самом деле, что Григорий Александрович с ним побеседовал. Или именно поэтому? Может, проснулась в нем совесть?

Вахлюев не торопясь раскурил папироску, выпустил дым, проследил за тем, как он уплыл под потолок.

– Говорит, все одно душу не спас. Мол, так и так в аду гореть. Убийство же, не что-нибудь. Странные разговоры, конечно, да нам-то какое дело? Признался добровольно, и в своем уме человек вроде. Зачем только от второго убийства отпирается – вот что неясно. Ему послабления все равно не выйдет. Да и кто поверит, что он одну убил, а другую нет? Когда все одинаково-то!

– Вот это и странно, – заметил Григорий Александрович.

– Вы, может, сомневаетесь, что Фатов убийца? – прищурился полицеймейстер. – Напрасно. Допустим, насчет казака я поторопился, признаю. Но Фатов себя не оговаривает.

– Да не в том дело.

– В чем же?

– Фатов Асминцеву, может, и убил. Я это вполне допускаю. Но кто тогда убил Кулебкину? Если не Фатов, конечно. Если допустить, что он не врет.

Вахлюев досадливо поморщился

– Если, если… зачем допускать? Врет он!

– А вдруг нет?

– И что тогда?

– Да то, что как бы во время визита императрицы другой душегуб не убил кого.

Вахлюев аж дымом подавился. Мелко перекрестился, замахал руками.

– Бог с вами, Григорий Александрович! Выдумаете!