Круг замкнулся

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я не уверен, что Агила сама бы хотела моего возвращения, – с деланным спокойствием ответил Стел и передернул плечами. – Я вообще не уверен, стоит ли мне возвращаться теперь в Города Ерихема. Время покажет.

Она молча кивнула.

– Прости меня, – Стел еще крепче прижал ее к себе. – Я сейчас слишком устал, слишком потерян и совершенно ничего не соображаю. Ты застала меня врасплох. Я повел себя как осел, я… сделал тебе еще больнее. Прости меня.

– Глупый, – только усмехнулась она.

– Я ничего не понимаю, – прошептал Стел. – Помоги мне понять тебя.

– Что тут понимать?

– Почему? Почему ты не пускала меня к себе? Почему подпустила теперь, когда я не могу помочь? Почему опять спряталась?

– Потому что сейчас у тебя нет сил играть. Нет сил врать. Нет сил думать и прятать правду. С тебя бы сталось играть из жалости в любовь. А теперь я все выяснила и… – она замолчала.

Стел подождал продолжения и, пересилив страх, спросил:

– Но я думал, что ты не можешь раскрыться, что ты прячешься, потому что боишься боли.

– Потому что я приношу несчастья тем, кто мне дорог. Вот и тебя теперь выгнали. Чего еще бояться?

– Я так хотел вернуть тебе твой огонь, жажду жизни, смысл. Я очень хотел спасти тебя – на самом деле спасти.

– У тебя получилось, Стел, – едва слышно пробормотала она, – у тебя получилось. – И добавила после долгого молчания: – Вот только дальше ты не будешь платить эту цену. Оставайся собой, настоящим. И прости меня.

Рани встала, отряхнула рубаху и скрылась в палатке, не сказав больше ни слова, – будто боялась вновь наговорить лишнего. В предутреннем воздухе повисло много раз повторенное «прости» – за что она извинялась? Казалось, за само свое существование.

Стел не шевелился. Сидел над стынущими углями и не шевелился. Рот стягивало жаждой, глаза щипала бессонница, сердце глухо стучало.

В голове выл ветер.

Теперь Стел тоже боялся наступления утра. Утра, в котором больше не было будущего – того будущего, к которому он шел всю жизнь.

Глава 33

Свет согревал лицо. Сон истончался разводами радуги на алых от солнца веках. Тихая радость и счастье наполняли до отказа, разливаясь по телу истомой. То ли приснилось что несбыточно прекрасное, то ли сбылось. Белянка зажмурилась, потянулась и глубоко вдохнула запах нового утра.

Утро пахло сиренью.