Круг замкнулся

– Не дури, Стел. Что со мной станется? И ты рядом.

– Ты потом вернешься?

Он терял ее. Стремительно терял и понимал, что уходит она от него, чтобы было проще.

Чтобы он не испытывал чувства вины за то, что не любит ее.

– Вернусь, – соврала она и тут же добавила: – Как выкраду – сразу вернусь.

– Зачем тебе это? Ты же ненавидишь этот мир, – он погладил ее запястья, но она осторожно вывернула руки и спрятала их за спину.

– Ненавижу, – подтвердил такой знакомый голос, с хрипотцой. – Но я смотрю на тебя, как ты действительно веришь в то, что делаешь, – и мне очень хочется помочь. Тебе помочь. На мир мне и вправду плевать.

Она смачно сплюнула – будто в подтверждение, – подняла котелок с грязными мисками и пошла к реке.

Глава 35

Лодка легко скользила по течению. Морщинилась у носа вода, плескали весла. Скрип уключин сливался назойливым гулом. Все происходило будто само собой: движения тела, лопаток, рук, упор ног. Проплывали развесистые кроны по правую руку, трещал по левую камыш. Из-за поворота показалась Большая поляна, старый ясень, следы кострищ, среди деревьев мелькали травяные крыши землянок. Там каждая кочка знакома с детства, там с каждой веткой связана память, и главное – там люди. Что-то шумят, машут руками и не знают. Не знают, что будет завтра.

Оцепенение не отпускало Белянку. Как наяву она видела загорелые губы, вновь и вновь повторявшие по слогам: «Пре-да-тель-ство». И тусклый взгляд – выжженный. Стел все время отводил глаза.

– Будет резня, Белянка. Будет много смертей.

– Так хочет ваш бог?

– Так будет.

Мурашки ерошили волоски по рукам и ногам, дурнота подкатывала к горлу. Что же это за вера такая благословляет на убийства? Разве можно ее принять? Но назойливые уключины гудели в ушах: разве можно погибнуть всей деревней – лишь бы не принять веру?

Над водой разлетелся знакомый голос. Его голос.

– Ну, тетушка Пшеница, что ты так переживаешь?

Сердце застучало в горле. Огнем прострелило живот, зарумянились щеки – перед глазами поплыли звезды прошлой ночи, в волосах запутался речной ветер. С трудом сдерживая улыбку, Белянка направила лодку к берегу.

Стрелок на голову возвышался над тетушкой Пшеницей, но она, подбоченясь и сверкая из-под платка глазами, чудом умудрялась смотреть свысока. Верхняя юбка, празднично-алая, белела мукой – даром что заткнута за пояс. Двойная шаль оборками мела траву, а лицо пылало! – никогда у тетушки Пшеницы так не пылало лицо!

– Куда ты его, окаянный! Он же дитя совсем! Ребенок!