Любое тепло верни добром.
Разрушила связь – создай новую.
Самое чудесное в мире: жизнь и смерть.
Никогда.
Никогда не вернуть.
Никогда не родить ему дочь.
Никогда.
Никогда не плачьте об ушедших.
– Нет! – громко, что есть сил, выдохнула Белянка, запрещая самой себе даже думать об этом. – Нет.
Нет.
Солнце согрело затылок и голые плечи. Зазвенели сосновые иглы. Где-то в поднебесье застучал дятел. Потекла река по жилам Теплого мира. Потекла по телу кровь. Стукнуло в гортани живое сердце.
– Нет, – повторила Белянка теперь для Стела. – Я могу только попытаться отпустить Рани, если она откроется. Если у меня хватит умения и сил.
Он зажмурился, закусил губы, кивнул и отошел к костру – все так же с закрытыми глазами. Сел на землю, покачиваясь из стороны в сторону, и зачем-то еще несколько раз кивнул. Стел плакал.
Пусть так. Это не сейчас.
Белянка потянулась к Рани. Всем существом: всем, что еще осталось от души.
Ответом была тишина. Когда собираешь тепло с поверхности камня – в нем и то больше жизни и силы, больше воспоминаний: о касаниях дождя, жаре солнца, о людях, ящерицах, птицах и былых временах. А здесь лишь смертный холод кожи.
И тишина.
– Пусти, – прошептала Белянка и обронила слезу на впалые щеки Рани. – Я не сделаю тебе больно.
На мгновение она замерла, балансируя на грани.
Зачем так нужно пробиваться к умирающей душе? Что это изменит? Кого спасет? Так сказала Ива – и только?