Круг замкнулся

Нет. Что-то рвется туда, внутрь измученного тела, в глубину закрытого сердца. Во что бы то ни стало нужно понять, прочувствовать и… простить. Даже если Белянка сама не доживет до вечера – здесь и сейчас осталась последняя возможность понять и простить убийцу Стрелка. И без этого дальше просто нельзя: ни жить дальше нельзя, ни умирать. А может, все дело в том, что что-то знакомое, что-то созвучное слышится в этом разрушенном человеке? Но в этом Белянка боялась признаться даже самой себе.

Крепко сжала левой рукой правую ладонь Рани, а правой – левую.

Круг замкнулся.

Вместе с током тепла Белянка хлынула внутрь чуждого израненного тела. И с трудом сдержала крик.

Холодно. Трудно дышать. Хочется пить. Как же хочется пить! Больно шевелиться, думать, глотать. Темно и холодно. Ни вырваться, ни продохнуть. Нет ничего. Уже давно совершенно ничего нет – ни рук, ни ног, ни шеи, ни живота. Особенно правого плеча. Только месиво боли и жара. Жар внутри. А снаружи холод. И скоро взорвется перегретая вязкая кровь. Закипит. Выльется горлом – и все закончится.

Как же хочется пить.

Усилием воли Белянка отыскала саму себя, собрала воедино и в третий раз взмолилась:

– Впусти…

Со страшными проклятиями, грохотом и треском темнота расступилась, и Белянка обнаружила себя…

… на кованом мостике.

Вода, подернутая гнилью и выцветшей ряской, пахла болотом. Завитки некогда черной решетки обломились сколотыми клыками, поросли сизым лишайником и плетями паутины. Выл ветер, трепал лохмотья, поднимал золу из щербатых щелей под ногами – камни вздыбились, будто кто пытался взрыть мощеную дорогу: скреб когтями и бил копытами.

Края мостика терялись в тумане.

И больше не было никого и ничего.

– Рани! – воскликнула Белянка.

Эхо отозвалось на знакомое имя гулко и больно, заплакало о незалеченных ранах.

Ранах. Ранах.

– Где ты?

Где ты… Где-где?.. Ты-ты?..

– Покажись!

Покажись. Кажись. Жизнь-жизнь.