Тропой Койота: Плутовские сказки

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ох, как здорово снова быть живым!

Кошка подобралась, выгнула спину, хвост ее заметался из стороны в сторону, будто громоотвод на штормовом ветру.

– Только обезьян мне тут не хватало! – протянула она.

Как грубо!

– Я не какая-нибудь обезьяна, а орангутанг, – с достоинством сказал Ранги.

Кошка так и покатилась со смеху. Щеки и даже уши Ранги (каждое – с сушеный абрикос) вспыхнули от возмущения. Изменять своей обычной скромности не хотелось, но это уж было слишком. Перекрывая La Réjouissance[87] из «Музыки для королевского фейерверка», он заорал, что слово «орангутанг» малайского происхождения и означает «лесной человек», так что, хоть пресса и уделяет куда больше внимания гориллам, его племя повсеместно – да, повсеместно! – считается цветом животного царства, и…

Ай!

Кошка прыгнула, опрокинула его на спину и принялась молотить лапами, пока он не переключился на ток-шоу. Ток-шоу! И эти люди обвиняют обезьян в болтливости?

Ранги поерзал на спине, чтоб снова настроиться на станцию с классикой, оперся о керамическую лампу в виде фламинго и встал. Кошка ехидно ухмылялась, устроившись рядом с юношей на кровати. Ранги решил снова исполнить для него Генделя – концерт для арфы с оркестром си-бемоль мажор. В конце концов, он – не какой-то мешок с жижей, вроде людей или кошек. Его внутренности были чисты и прекрасны, а еще он мог легко, незаметно проникать внутрь любого живого существа. Его сердце было сундучком, в котором хранились величайшие в мире музыканты и композиторы. Однако это не помешало Софи отказаться от него, отдать сыну, который тоже в один прекрасный день забросил Ранги в чулан. Филипп… да, это же он, Филипп, только повзрослевший! Храпит, втягивает носом, забирает себе его, Ранги, музыку!

А Ранги уже тридцать пять. Его ограбили, лишили лучших лет жизни.

Увидев, как Ранги ухватился за край прикроватной тумбочки, Дина разинула рот. А Ранги поднял руки, сомкнул ладони над головой, будто язык пламени, и прыгнул. Вот это дуга! В точности как волна музыки! Великолепный нырок – и он скользнул в ухо Филиппа, чтобы собрать все ноты, ключи, все звуки концерта для арфы до одного.

Он всего лишь хотел вернуть себе то, что принадлежало ему по праву. Прибегнув к помощи инстинктов обитателя джунглей, он вгляделся в липкую влажную тьму внутри тела Филиппа, проглотил парочку пузырящихся молекул кислорода и сцапал пять нот арфы, проплывавших мимо – легко, как бананы с ветки. Без них было не обойтись: отключенная, отрезанная от радиоволн грудь не могла издать ни звука.

О! Басовый ключ, зацепившийся за вену! Орудуя им, как крюком, Ранги изловил еще несколько нот – будто крупье, сгребающий со стола фишки. Он принялся жонглировать звуками арфы, но тут же напомнил себе, что он – не какой-то там заключенный из зоопарка, вынужденный веселить публику под возмутительной вывеской: «Полюбуйтесь, что орангутанг вытворяет с Генделем!» И даже хуже: какой-нибудь идиот непременно напишет не «орангутанг», а «обезьянка».

Он начал сочинять собственную мелодию для ксилофона, выстукивая ее на ребрах хвостиками шестнадцатой ноты, но вскоре остановился. Прямо у него на глазах стайка похожих на шарики клеток замерцала, побелела и окружила целую ноту. Любопытно. Разбив ноту вдребезги, клетки проглотили осколки, разом потолстели, оживились.

Тут самая крупная из мерцающих клеток заметила Ранги. Сожрав ноту до, она подхватила несколько линий нотного стана, обвешалась ими, как щупальцами, и превратилась в Чудовищную Медузу.

И устремилась сквозь ток крови прямо к Ранги.

Ранги поспешно шмыгнул в щель меж ребер Филиппа и обнаружил целое стадо дрожащих нот, жмущихся к сердцу. Стоило ему улечься в их ворох, ноты брызнули в стороны и залепили щели в грудной клетке. Прозрачная преграда мерцала, подрагивала, но не пускала Чудовище внутрь – ведь даже в разрозненных нотах есть своя красота, отталкивающая безобразное. Глядя сквозь их тонкую вуаль, Ранги задрожал от ужаса: Чудовище изо всех сил хлестнуло щупальцами по ребрам и щелям, залепленным музыкой Генделя. Вокруг Чудовищной Медузы собрались белые шарики помельче и тоже пустили в ход щупальца. Кому-то из них удалось прорвать брешь в музыкальной завесе, но Ранги швырнул в прореху си-бемоль и залепил ее вновь.

Но как же выбраться из этой новой клетки? Медузы, хихикая, потянулись к туннелю, что вел от Ранги наверх, к уху Филиппа, к пятнышку света, сверкающему, как новенькая монета.

Медуз становилось все больше. Дыхание Ранги участилось. Вот к ним подплыли еще несколько медуз, а за ними еще стайка. Ход назад, в комнату сделался на миллиметр у́же.

На два миллиметра.