Месма

— Здравствуй, мальчик! Хочешь сфотографироваться? Ну так садись вот на этот стул… Сейчас мы тебя сфотографируем…

А потом крикнет так, чтобы его было слышно там, на лестнице, что находилась за дверью:

— Внимание!..Снимаю…

…Прохор Михайлович с напрягом подтащил к штативу табуретку и присел на нее — у него мелко дрожали колени и стоять на ногах не было сил. Он сидел и молча смотрел на роковую дверь, что была перед его глазами — смотрел так, как будто из-за нее должны были вырваться демоны Ада, а ему необходимо их остановить.

Мучительно медленно тянулись бесконечные секунды.

Прохор Михайлович прислушался: вроде бы за дверью раздались какие-то звуки… Он замер, боясь шевельнуться. Точно, поднимаются по лестнице! Вот, уже прямо за дверью! Пришли…

Раздался громкий стук в дверь. Стучали так, как обычно стучит вернувшийся домой хозяин, когда его ждут нерадивые слуги, — настойчиво и напористо. Вслед за стуком послышался мелодичный голос:

— Прохор Михалыч, откройте!..Мы к вам…

Фотомастер не шелохнулся. Он только крепко стиснул зубы и молчал.

Августа выдержала паузу и постучала снова — на этот раз куда настойчивее и нетерпеливее. Прохор не двинулся с места.

— Откройте, Прохор Михалыч!..

Фотограф не отвечал. Он пристально смотрел на дверь, словно надеялся наглухо запечатать ее своим пламенеющим взглядом. Снова пауза…

— Открывай, Прохор, ты там оглох, что ли?! — с яростью закричала Августа.

В дверь ударили с такой силой, что она сотряслась и заходила ходуном. Прохор Михайлович нервно вздрогнул, но по-прежнему не двинулся с места, хотя у него разом пересохло во рту, а на лбу выступили мелкие капли пота.

— Не надо ломать дверь, Августа! — крикнул он как мог спокойнее. — Я все равно не открою тебе…

— Ах ты… слизняк! Чтоб тебе… — злобно прошипели за дверью.

Голос приумолк, и Прохор даже не понял толком, к кому было обращено это не вырвавшееся до конца проклятие — к нему или к будущей жертве.

За дверью послышалась какая-то приглушенная возня.

— Я не открою! — нарочито дерзко крикнул фотограф, чувствуя, что дерзость прибавляет ему отчаянной решимости. — Не открою ни за что… Хватит, Августа!

— Прохор, тебе конец! — голос Августы напоминал рев раненой пантеры.