Галя продолжала молча вглядываться в его покрытое кровавыми набрызгами лицо, и до тех мыслей, что терзали его измученную душу, ей явно не было никакого дела. Она просто оценивала его состояние — годен ли он еще на что-либо, кроме как окончательно пойти под ее нож… Затем Отшельница грубо схватила его за волосы и поволокла за собой по полу, как будто он был не более, чем забитым на охоте животным…
Антонина Васильевна возвращалась с работы домой, на Пролетарскую улицу. С собой несла старенькую потёртую холщовую сумку, где лежали купленные по дороге нехитрые продукты, из которых женщина собиралась приготовить незатейливый ужин: немного гречневой крупы, баночка говяжьей тушёнки, пара-тройка помидоров и огурцов для салатика, а на сладкое — коробка овсяного печенья. Это к чаю… Сладкое в последнее время Антонина покупала крайне редко — довольно накладно ведь, да и настроения не было никакого; но вот сегодня повод для улучшения настроения был. Хоть и небольшой повод, но всё-таки. Антонина Васильевна получила письмо…
С тех пор, как Галя оставила родительскую квартиру, жизнь Антонины превратилась в сплошную серую и беспросветную полосу. Раньше дочка вызывала у Антонины только раздражение: ей постоянно требовалось внимание, за ней надо было приглядывать (девка-то видная, да и глупая еще — не дай Бог, обрюхатит кто, кому ж как не матери, бдительно следить, чтобы не случилось такой беды!); опять же — то ей книжки, то карандаши, то альбомы там всякие, ленты, переднички и прочая мишура… а к концу школы так вообще — ей платья-юбки модные нужны стали, туфли на высоком каблуке, заколки, шпильки — да и вообще, чёрт знает что! Кобельков молодых, вишь, к юбке своей приманивать! Ей-то что: разок-другой пройдутся с таким, а потом, глядишь, и — прыг в койку! Ужас один… А ей, матери, каково! Одной двоих кормить да одевать легко ли? обо всём одна мать думать должна. А дочурке-то и дела до мамки нет — ей лишь бы фистулять! А у матери — работа на фабрике тяжёлая, зарплата грошовая… Только дочке до того как до Луны, она своё знает, ей — вынь да положь!
В общем, намаялась Антонина с Галкой, хотя следовало признать — дочерью Галка была неплохой. И по дому поможет, и ужин сготовит, и в квартире приберётся… хорошая девочка была — добрая, ласковая. Не то, что некоторые соседские девки! такого порой натворят — хоть стой, хоть падай! У-у, оторвы чёртовы… Нет, Галка, слава Богу, была не такая.
Так что тогда терпеть еще можно было. А хуже всего стало, когда в Галкином поведении появились зловещие странности. Когда она стала смотреть на мать такими глазами, что у Антонины замирало сердце от страха за свою жизнь. Когда она взялась возить дочку по клиникам и врачам, и ни один врач ничего толком не мог сказать — так, мямлили что-то сквозь зубы. Когда заматеревшая Галка однажды набросилась на нее и чуть не убила ударом об пол. И когда ведунья, к которой Антонина обратилась с отчаяния(так бы не пошла ни за что!), погнала ее прочь со двора — да на глазах у всех! И не единожды, а дважды!
Вот эти годы Антонина вспоминала как самый жуткий кошмар в своей жизни. И Галки она с тех пор всегда опасалась. А когда всё вроде как поулеглось, и дочка в Москву уехала, в институт поступила, то Антонина вздохнула с огромным облегчением. Думала — вот теперь поживу спокойно, для себя. И первое время так оно вроде и было! Но только первое время… А потом навалилась жуткая, невыносимая тоска.
Антонина прекрасно видела, что дочка из Москвы домой не шибко торопится. Даже на каникулы. Видать, не нужен ей дом вообще стал — какой-то занюханный Краснооктябрьск после столицы-то! Но это она себя так убеждала, а сердцем Антонина чувствовала, что Галка не в Краснооктябрьск не хочет, это она к ней не хочет! Потому как из детства своего безрадостного Галке и вспомнить было нечего. И за это Антонина вдруг стала чувствовать свою горькую вину перед дочерью, а раньше подобные мысли вообще ей в голову не приходили. И Антонина стала ощущать надвигающуюся на нее одинокую старость. Она приближалась к ней, словно холодная зима с темнотой, слякотью, морозами… и всё чаще и чаще женщина стала задумываться о том, что остаток жизни ей предстоит коротать в одиночестве. Галка к ней больше не вернется. Закончит институт, найдет себе хорошего парня и останется в столице! А то и вовсе — может уехать куда-нибудь по распределению, хоть на край света…
И получалось, что спокойная жизнь без дочерних проблем и закидонов неминуемо оборачивалась для Антонины Васильевны беспросветной одинокой старостью. Время работало против нее. Работало жёстко и неумолимо…
И вот теперь, когда такие невесёлые мысли всё чаще и чаще навещали ее, Антонина вдруг в самом конце этого изнуряюще знойного лета вдруг получает письмо.
Она вытащила тоненький конвертик из своего почтового ящика рано утром, когда спустилась по лестнице, идя на работу. Сперва обрадовалась до дрожи в коленках — Галка из Москвы писала крайне редко, а на слёзно-жалостливые письма матери, в которых Антонина плакалась, как ей скучно и одиноко, дочь не отвечала месяцами, а когда отвечала, то послания ее были сухими и предельно лаконичными. Но когда Антонина увидала свой адрес на конверте, то встревожилась: адрес был написан вовсе не Галкиным почерком! И обратного адреса почему-то не было… Откуда пришло письмо? Из Москвы? Однако московский штемпель на конверте отсутствовал. Был только штемпель Краснооктябрьского почтамта — как будто письмо опустили в ящик в городе. Странно! Кто бы это мог сделать? Светлана, может быть? Но Светлана скорее зашла бы к ней сама, чем стала бы посылать письмо. Да и если Света в городе оказалась, то и Галка, скорее всего, с нею бы приехала, сама домой бы пришла… Антонина ощутила жутковатый холодок внутри: Господи помилуй! Да неужто что-то случилось? Правда, если беда какая, то обычно телеграмму шлют, а не письмо. Дрожащими пальцами Антонина вскрыла конверт, и прямо тут, возле выхода из подъезда, жадно и торопливо прочитала нежданно полученное послание.
«Дорогая Антонина Васильевна! пишет Вам Влад, друг Вашей дочери Гали…»
У Антонины сразу же отлегло на сердце. К Владу с некоторых пор она стала относиться как к родному, она цеплялась за него, как утопающий за соломинку, и только в нем видела свою последнюю надежду на возвращение дочери! Его страстная вера в успех своего дела, его неподдельное горячее чувство к Галочке поначалу вызывало у Антонины скептицизм (в любовь она вообще толком никогда не верила, она была убеждена, что все люди живут на свете исключительно каждый для себя, и это казалось ей совершенно естественным) и недоверие, но позже она прониклась его искренностью и поверила… поверила не только в его любовь к Галке, но и в то, что он действительно в состоянии ее спасти и сделать так, что Антонина больше не будет бояться своей дочери…
К сожалению, письмо оказалось очень кратким. Влад сообщал, что он выполнил всё, что потребовала сделать Самсониха, что Галя чувствует себя хорошо, и в ее поведении больше не замечается каких-то несуразностей, а тем более чего-либо угрожающего ни для нее самой, ни для окружающих. Было видно, что Влад писал письмо отдельно от Гали, возможно, даже без ее ведома. И это Антонине почему-то показалось хорошо. Стало быть, действительно, Влад преуспел в своих стараниях? И Антонина получит свою дочку такой, какой она была раньше — добрую, кроткую, совершенно не опасную? ее милую, родную Галочку…
Антонина почувствовала такой прилив радости, что едва не засмеялась от счастья…Господи, парень-то какой хороший! Она была уверена, что и нет нынче таких… А поди ж ты, оказывается — есть!
Влад не писал, где они с Галей находятся, и откуда будет посылаться письмо. Антонине было ясно только — не из Москвы. И Влад, и Галя где-то рядом… Они совсем близко! Антонина совершенно в этом уверилась, когда прочитала о том, что оба они собираются ее навестить. Влад так и написал:
«Перед возвращением в Москву мы к Вам непременно заедем. Так что ждите нас скоро — в самом конце августа, либо в первых числах сентября…»
Антонина невольно прикинула: нынче идут последние дни августа, скоро начнется сентябрь! Значит, ребята могут появиться со дня на день! В любое время! Не сегодня — так завтра…
Господи, а она-то совсем не готова! холодильник пустой, угощать ребят нечем… Надо в ближайшее время на рынок бежать, да и наверное, стоило бы пирогов испечь! Вот только день надо точно знать (пироги-то должны прямо из печи быть, а не из холодильника!), а он написал неопределенно…вот негодник! Неужели Галка упрямится, не хочет перед Москвой мать повидать? А что, с нее станется! Сызмальства упрямицей была… Вот Владик и не смог точную дату назвать! Он, поди, Галку-то уговорить еще должен… Ну ладно, Антонина подождёт. Что ей, привыкать, что ли?
Рассеянно улыбаясь, Антонина бережно сложила письмецо и убрала в сумку. А затем, всё с такой же улыбкой на лице, бодро отправилась на работу.
Весь день летала, как на крыльях. В конце дня пошла домой прямо-таки в праздничном настроении. На душе было так хорошо, легко и спокойно! Она потихоньку будет готовиться… Может, Владик-то телеграмму еще пришлёт — мол, едем! Вот тогда она и приготовится по-настоящему. А пока необходимо просто ждать. И каждое утро заглядывать в почтовый ящик!
ebooksa