Володя кивает. Ну да, мертвые. Судя по повадке – скорее коммерсанты, чем дипломаты. Две высоких белокожих женщины в черных платьях с открытыми плечами, два мужчины в джинсах и водолазках. Еще один – в костюме, это, понятно, сопровождающий. Может, Володин коллега, а может – Колин.
Мысль о Коле почему-то кажется сегодня неприятной. Брат звонил утром, вроде поздравить с годовщиной. Что за ерунда? Никогда Коля их не поздравлял. Тем более это же их личная, почти секретная годовщина – пятнадцать лет знакомства, даже не юбилей свадьбы.
Зачем звонил, на самом-то деле?
– А знаешь, мне в «Приморском» больше всего понравилось, как ты говорил о том, что мы – в начале новой эпохи, что все зло, поднятое войной, скоро должно уйти, и тогда мы, живые и мертвые, будем жить совсем иначе. Помнишь?
Володя кивает. Он помнит – и ему немножко стыдно за эти воспоминания. И немножко грустно, что теперь он не верит в новую эпоху и чудесные перемены.
– Это все ерунда, – говорит он, – неважно, что я говорил. Мы просто были молодые и были влюблены друг в друга. Вот это и была наша новая эпоха – персональная, только для меня и для тебя.
– И для Марины, – говорит Наташа.
– И для Марины, – соглашается Володя.
Ничего Марине не объяснишь, думает он, ничего. Как объяснить, что ничего никогда не изменится? Что не нужно ждать будущего, торопить перемены? Что ей безумно повезло жить в мирную, спокойную, сонную эпоху? В эпоху, когда главное – не раскачивать лодку, не высовываться, не шуметь, чтобы, не дай бог, не разбудить те силы, которые спят до поры до времени, не потревожить демонов разрушения. И тогда, если повезет, все будет хорошо: поступит в Университет, найдет хорошую работу, встретит какого-нибудь милого мальчика из правильной семьи, будут любить друг друга, нарожают детей, будут счастливы, как они с Наташей… Вот это счастье и будет частью каких-то незаметных, тихих перемен, мелких изменений,
– А со своего Белого моря она нам позвонить может? – спрашивает он.
– Откуда? – удивляется Наташа. – Она же в походе! Где они телефон возьмут? Разве что в поселке каком-нибудь, да и то вряд ли. Телеграмму пошлет в лучшем случае, но мы вроде об этом не договаривались.
– А у них нет, я не знаю, рации какой-нибудь?
– Ты что, – смеется Наташа, – откуда у школьников рация? Да что ты так разволновался?
Сказать? Нет, не надо. Только зря будет нервничать – тем более и связаться никак нельзя. Изо всех сил Володя улыбается, отвечает:
Вот сидит напротив, в синем мертвом платье, каштановые волосы рассыпались по плечам, улыбается своей улыбкой – лукавой, ироничной, чуть грустной. Смотрит на него и видит насквозь.
Любимая, родная.
Володя отводит глаза, наливает вино в бокалы.
– Хорошее вино, – говорит он, с видом знатока рассматривая бутылку.
Нет, вовсе не поздравить с годовщиной звонил с утра Коля. Он звонил узнать, нет ли вестей от Марины. И это значило, где-то
Только вечером, лежа в постели и обнимая спящую жену, Володя сложит два плюс два и поймет, что мать Гоши исчезла именно там, куда сейчас отправилась его дочь.