Живые и взрослые

22
18
20
22
24
26
28
30

На этот раз – не кино.

Не кино, потому что не один мальчишка – а четверо подростков, чересчур взрослых для детского фильма и слишком молодых для взрослого. Никому не нужные герои, застрявшие между жанрами, словно в промежуточных мирах между двумя Заграничьями – живым и мертвым.

Не кино, потому что партизаны говорят на мертвом языке и Марина едва разбирает о чем (хотя здесь мертвые языки учатся быстро, инглийский она уже отлично понимает). В кино партизаны всегда живые, враги всегда мертвые, а здесь мертвые все, если не считать Марины, Лёвы и Ники.

Не кино, потому что на столе лежит настоящее оружие – и такое же оружие у врагов.

Не кино, потому что здесь всё по-настоящему.

Двигаются в темноте, один за другим, цепочкой, спускаясь по узкой тропинке, петляющей по склону горы. Марина различает только спину идущего впереди, совсем близко, руку протяни – коснешься. Как только Чезаре не сбивается с пути? Ну да, это его родные горы, ему ли не знать каждую тропку?

Спустившись с горы, ползут по каменистой равнине, еще не остывшей от дневной жары, не поднимая голов, вжимаясь в потрескавшуюся почву, не останавливаясь, один за другим. Ползут долго, кажется – часы, но Марина знает: от подножия гор до тюрьмы не больше мили, то есть километра полтора. В кромешной тьме душной ночи она вспоминает карту, размеченную стрелочками, и уверенный голос Чезаре, объясняющего план операции.

Вот кто настоящий командир, думает Марина. Спокойный, выдержанный, уверенный, способный одним словом положить конец спору, полный скрытой силы, потаенной энергии.

Когда-то Павел Васильевич сказал ей: командир всегда есть. Тот, кто первый говорит: Ну, что пошли? – тот и есть командир, и Марина иногда думает, что она – командир их маленького отряда. Конечно, в новой школе она об этом забыла – и только после исчезновения Гоши к ней вернулось: командир – тот, кто отвечает за всех.

Я была плохим командиром, думает Марина, вжимаясь в сухую пыльную землю, от которой першит в горле. Я бросила свой отряд, и враги захватили одного из моих бойцов, но теперь мы отобьем его, и все вернется, мы снова будем вместе, все четверо.

Я просто запуталась, думает Марина. Я запуталась в том, кто наши враги. Когда-то мы верили: враги – это мертвые, но ведь не мертвые приходили к нам с вопросом «Кто убил Орлока Алурина?».

Не мертвые отправили Гошу сюда, в Заграничье.

Но мертвые держат его в тюрьме, а другие мертвые хотят освободить.

И ты ползешь вместе с этими мертвыми, не зная, где твои друзья, и надеешься, что Чезаре действительно настоящий командир, план хорошо продуман, и все сработает – не может не сработать!

Чезаре поднимается. Невысокая фигура теряется на фоне ночи, потом входит в круг фонаря у тюремной ограды. Охранник с вышки что-то кричит, Чезаре отвечает, и Марина разбирает слово «сигарета», а когда охранник перегибается вниз, чтобы кинуть курево и поймать монетку, Чезаре сбрасывает шапку, гирели разлетаются львиной гривой, освещенные ночным фонарем, – и охранник замирает, сначала от изумления и ужаса, а следом – потому что видит в своей груди рукоятку серебряного ножа.

Кто-то забрасывает веревку с кошкой на край стены – и в темноте Марина не узнает фигурку, ползущую вверх. Она слышит рядом учащенное дыхание – Сандро. Для него это, наверное, первый настоящий бой – не уличная драка с джетами, а настоящее сражение.

А для Марины какое? Третье? Четвертое?

Она кладет руку на плечо Сандро, хочет ободрить, но не находит слов. Да и в самом деле, она ведь младше его лет на пять и к тому же девчонка. Вряд ли он хочет услышать от нее слова утешения.

Со скрипом распахиваются ворота.

– Вива либерта! – кричит Чезаре, и все кругом приходит в движение, распускаются цветы взрывов, пистолеты плюются кусочками серебра… Марина бежит вместе со всеми и даже кричит какую-то бесконечную, лишенную смысла гласную, не то «уууууу», не то «аааааа», и наконец перед ней черный провал распахнутых ворот – вот она, тюрьма! – и при новой вспышке она видит справа Лёву – надо же, узнала даже в лихорадочном свете ночного боя, – и Лёва вместе со всеми мчится во внутренний двор, наверное, тоже крича свое «ааааааа» или «ууууууу», неслышное в грохоте битвы.