Живые и взрослые

Вадик сплевывает кровавую слюну:

– Бухнуть есть чё?

– Не-а, – Майк разводит руками, – сами пустые.

– Понятно.

И тут наконец Гоша задает вопрос, который вертится у Лёвы на языке:

– А как ты вообще сюда попал, в Заграничье?

Вадик смотрит на него, словно не понимая. Потом в его глазах вспыхивает ужас, он всхлипывает – и вдруг начинает рыдать, давясь и захлебываясь слезами. Он скручивается, сжимается, уменьшается, превращается в маленький плачущий комок, в крошечного ребенка, новорожденного младенца.

Потом рыдания так же внезапно затихают. Вадик поднимает заплаканные глаза и говорит:

– Из-за вас. Меня убил Орлок Алурин.

В голове словно взрывается: Нет! Не может быть! – и Ника вспоминает, как дернулся в руке серебряный нож, входя Орлоку в грудь, как кипела вода и исчезали в ней упыри. Голос Марины доносится эхом: Нет! Не может быть! Мы убили его два года назад! – а потом Лёва спрашивает: Может, ты перепутал? – но Ника знает: это в самом деле Орлок, он вернулся. Из мира дважды мертвых, из-за другой, неведомой Границы, – вернулся.

– Откуда ты вообще знаешь про Орлока? – спрашивает Гоша, и Вадик всхлипывает:

– Ничё я не знаю. Зовут его так. Он меня выучить заставил.

– Зачем? – спрашивает Марина.

– Сказал: встретишь своих друзей – передай, что Орлок Алурин вернулся и хочет поквитаться, хочет вас увидеть. А пока… пока он будет убивать детей, живых детей.

– Как – убивать?! – в ужасе восклицает Ника.

– Как? Вот так, – говорит Вадик. – Как меня убил. Снимал кожу. Резал на кусочки. Выколол глаза.

– Нет! – Лёва вскакивает и озирается, словно ждет, что посреди школьного двора вот-вот появится Орлок.

– Да, резал, – повторяет Вадик, – правой рукой. У него такая страшная правая рука… с ножами вместо пальцев… острыми как бритва.

– Может, это не Орлок? – говорит Марина, и Вадик кричит:

– Я не знаю, кто такой Орлок! Я не хотел за ним идти! Я не хочу об этом помнить! Я хочу забыть – но он велел все запомнить и рассказать. И я рассказываю, а вы мне, блин, не верите… ножи вместо пальцев… кровавая маска вместо лица… он убивал меня три дня – три дня!