Элементал и другие рассказы

Она рассмеялась, и он задрожал от ярости.

— Ты многого обо мне не знаешь, дорогой.

Он вытащил ноги из-под одеяла, и пол был твер­дым под его ногами. Он встал во весь рост, чувству горящее ощущение в деснах, в то время как свер­кающие кости его правой руки открывались и за­крывались, словно челюсти плотоядного паука.

— Подойди.

Рык, который поднялся из его желудка, взорвал­ся на связках и сдавил язык. Кэрон развернулась и с удивлением посмотрела на него.

— Что!

— Подойди.

Она медленно подошла к нему, неохотно, но, возможно, с тайной, испуганной радостью, потому что разве он не был великолепен в гневе? И сильнейший голод смотрел из его горящих, покраснев­ших глаз.

— Что случилось? Зачем смотреть так...

Кости его правой руки обрушились на ее щеку, и она упала на пол, где лежала лицом вниз, ее голые плечи дрожали, когда она рыдала от боли и недо­умения.

Талия была стройной, спина изгибалась до белых плеч; выше была тонкая, прекрасная — о, такая прекрасная шея. Три рубца сочились кровью, стекающей по мягкому изгибу щеки. Его клыки вы­скользнули из десен и опустились на нижнюю губу. Он пускал слюни, наклоняясь к ней; он был голод­ным, приглашенным на банкет, когда эти пре­красные зубы — клыки — погрузились в мягкую белую шею.

Ее крики были музыкой, ее извивающееся тело, смертельная борьба законной жертвы — и ее кровь, дающий жизнь нектар. Она наполнила его рот, стекла по шее, наводнила его желудок, помча­лась по венам, и быстро превратилась в яростную, вечную жизнь. Она была прекрасной белой бутыл­кой, коробкой сока с шеей, похожей на соломинку, и он осушил ее до самой последней, ценной капли. Когда он наконец встал, тело было вялым, белее белого, кожаной сумкой, наполненной костями и обескровленным мясом.

Гурни Слейд поставил ногу на податливую спи­ну, сомкнул руки, теперь покрытые плотью, открыл рот и издал победоносный рев сытого вампира.

Он испытал раскаяние от насыщения.

— Я один.

Он перевернул тело на спину и содрогнулся от его ужасающей внешности. Лицо сжалось, глаза выступили, рот раскрылся. Он опечалился от того, что ему пришлось уничтожить такую красоту, но больше всего он скучал по ней.

Вскоре он встал, поднял безвольное тело и отнес его в сад. Он выкопал вторую могилу, и отдал труп голодной земле.

Ему было скучно.

Он бродил по пустым комнатам, ища развлече­ния. Его желудок бурлил; это был не просто намек на несварение, потому что его последний обед был богат, переполнен витаминами и протеинами, и сейчас, когда сильнейший голод исчез, он скучал по нему. Он был похож на мужчину, полностью удовлетворенного после полового акта. Все удо­вольствие ушло; но появилось легкое чувство вины, предположение, что он объелся. Он съел торт, а теперь хотел вернуть его, дополненный белой глазу­рью.

Часы в холле серебряным голосом пробили три. Гурни знал, благодаря своеобразному инстинкту, что время подходит к концу. Скоро солнце протянет золотые пальцы к лицу ночи, и задолго до того его прекрасное новое тело должно распасться, стать миллионом невидимых атомов, которые лягут словно серебряная пыль в темных углах — ожидая темноты, чтобы снова сплотиться.