Полный газ

22
18
20
22
24
26
28
30

Автомобильная сигнализация повыла некоторое время и смолкла. Этот звук донесся до ушей Бекки, однако не проник в сознание.

Она ползла. Ползла вперед, ни о чем не думая. Всякий раз, когда ее настигала новая схватка, Бекки останавливалась, упиралась лбом в грязь и поднимала зад кверху, словно набожный мусульманин на молитве. Как только схватка проходила, ползла дальше. Волосы ее, все в грязи, липли к лицу. Горячее и липкое стекало по ногам. Бекки чувствовала, что из нее что-то течет, но обращала на это не больше внимания, чем на сигнализацию вдалеке. На ходу, не останавливаясь, она поворачивала голову туда-сюда, по-змеиному высовывала язык, слизывала с травы капли росы – и об этом тоже не думала.

На небо выплыла луна, огромная и оранжевая. Бекки повернула голову кверху, чтобы на нее взглянуть, – и в тот же миг ее настигла самая сильная схватка, хуже всех предыдущих. И уже не ушла. Бекки перевернулась на спину, стянула с себя шорты и трусы, мокрые насквозь и темные от влаги. Наконец пришла ясная, связная мысль – мысль, молнией разорвавшая тьму ее сознания: «Ребенок!»

Она лежала на спине в высокой траве, раздвинув колени, сжимая руками гениталии. Окровавленные шорты болтались на лодыжках. Сквозь пальцы сочилось что-то густое, вязкое, комковатое. Новая схватка, парализующая болью, – и с ней вышло нечто твердое и круглое. Головка. Младенческая головка идеально легла в ладонь. Джастина (если девочка) или Брэди (если мальчик). Бекки всем говорила, что еще не решила, как быть с ребенком, – врала, на самом деле решила сразу, в первый же день. Разумеется, ребенка она оставит себе.

Она пыталась кричать, не было голоса – из горла выходило только шипящее: «Х-х-х-ха-а-а-а!» Луна смотрела на нее кровавым драконьим глазом. Бекки тужилась изо всех сил: живот был твердым, как доска, голый зад ввинчивался все глубже в липкую грязь. Что-то внутри порвалось. Что-то выскользнуло. Что-то легло ей в руки. Вдруг она опустела, совсем опустела, – но хотя бы руки теперь были полны.

В красно-оранжевом свете луны Бекки поднесла к груди ребенка, дитя чрева своего. «Все хорошо, – думала она. – Ничего страшного. Женщины по всему миру рожают в полях».

Это была Джастина.

– Ну здравствуй, детка! – сипло проговорила Бекки. – О-о-о, какая же ты маленькая!

И какая тихая.

↑↓

Вблизи легко было понять, что этот камень не из Канзаса. Блестящая черная поверхность наводила на мысль о вулканической породе. Лунный свет играл на гранях и, отражаясь от них, переливался зеленовато-жемчужным.

По граням камня, взявшись за руки, плясали в хороводе крошечные белые человечки: нарисованы они на камне или в нем высечены, Кэл понять не мог.

С восьми шагов казалось, что они плывут над самой поверхностью огромного обломка… обсидиана? Может быть, и нет.

С шести шагов – что они внутри, под черной блестящей поверхностью, словно под стеклом. Как голограмма, сотканная из света. Человечки расплывались перед глазами. Невозможно смотреть прямо, невозможно отвести взгляд.

В четырех шагах от камня Кэл его услышал. Камень издавал отчетливое гудение, точно нить накаливания в вольфрамовой лампе. Кэл слышал, но не чувствовал – не замечал, что левая сторона лица начала розоветь, словно от солнечного ожога. Жара он совсем не ощущал.

«Надо убираться отсюда», – подумал он и вдруг обнаружил, что просто не может попятиться назад. Как будто ноги разучились идти в этом направлении.

– Я думал, ты приведешь меня к Бекки.

– Я сказал, мы узнаем, что с ней. Так и будет. Камень нам покажет.

– На хрен твой чертов ка… мне просто нужна Бекки!

– Дотронься до камня, и ты никогда больше не заблудишься, – настаивал Тобин. – Никогда больше ты не будешь потерян. Ты найдешь искупление. Здорово, правда? – И рассеянно снял черное перо, прилипшее к углу рта.

– Нет, – ответил Кэл. – Нет, спасибо. Уж лучше останусь потерянным.