Это было сказано весело и с нескрываемой издевкой, что ясно читалась на заплывшем лице весельчака, кто и смотреть-то нормально мог на Алешу только одним глазом, так как из заплывшей синюшной глазницы соседнего сочилась сукровица. Алеша как-то болезненно перекосился в лице и переложил цилиндр из одной руки в другую.
– А я тебе говорю, барин – телятся. Хошь скажу, когда? Когда телки не стелятся…
Он попробовал и натужно засмеяться, но тут же и прекратил, ибо из горла вместе со смехом послышалось хрипение и бульканье, да и сотрясение лица доставляло ему страдание. Алеша вдруг разом посерьезнел и решительно направился к весельчаку. Митя тревожно следил из своего угла, все так же держа указательный палец вверх. Алеша подошел почти вплотную и вдруг сел в ногах у покалеченного. Тот, видимо, не ожидав такой решительности от «барина», тоже посерьезнел и нахмурился непокалеченной частью лица.
– Ты зачем сюда шел? – после некоторой паузы вопросил Алеша.
Больной, тоже помолчав какое-то время, словно бы изучая странного «барина» на предмет достоинства для серьезного разговора и, наконец, решив этот вопрос в положительную сторону, совсем другим тоном – строгим и серьезным – проронил:
– А вам бы и святых всех себе заграбастать… Все забрали у народишка, вот и до святых добрались. Не пущать – наше, собственноручистое. А святой Зосимушка может и есть последнее, что у народишка-то этого и осталось. Так-то, барин… Только мы все-таки показали себя – прорвались. И еще будет. Попомни – будет…
Он замолчал, с видимой злобной решимостью глядя на Алешу.
– Нет, ты мне скажи, зачем тебе к Зосиме? – тот с каким-то непонятным упорством вновь задал свой вопрос.
Больной, похоже, начинал злиться. Он не без усилий слегка приподнялся на койке и чуть повернул лицо, чтобы здоровым глазом лучше видеть странного «барина».
– А ты, эта, думал, что все тебе будет? Все – тебе, и церквы, и иконы и мощей… Все тебе? Не жирно ли?..
– Зачем к Зосиме, спрашиваю?
На какое-то время воцарилось молчание. Покалеченный стал глубже дышать и вновь изменившимся голосом – на этот раз глухим и тяжелым – выдал:
– Кровососы вы… Сколько ж вам надо с мужика нашего? Все отдай вам – и не подавитесь. Только будет время, когда и мы кровушкой вашей упьемся. Знай, барин, будет, вспомнишь меня – будет… И моя кровь на тебе отзовется. Если все заберете – руками душить будем…
Алеша неожиданно подсел почти вплотную к покалеченному и выпростал шею как можно дальше из сиреневой манишки.
– Ну что откладывать? Давай – души… Одним кровососом меньше будет, раз на мой вопрос не хочешь отвечать. Ты на мой вопрос не ответил – а в нем, может, и вся жизнь моя заключается. Отвечай или… Или души. Одно из двух.
В подтверждение этих слов Алеша даже осторожно наклонился к больному, так чтобы не потревожить его покалеченную ногу. Покалеченный, недоуменно замерев на несколько секунд, вдруг вновь осклабился, как в самом начале разговора – словно, наконец, что сообразил:
– Играешься, барин? Юродивого строишь? Все вы тут юродивых ломаете. Вот еще один сидит. Сиделкой прикинулся. Совесть его замучила, варкает. Только нету веры вам никакойной. Какая совесть у кровососов?.. Цилиндрики лощеные, господа копченые… Не отвечу я тебе ничего, и шея твоя поганая мне без надобности. Не время еще руки марать. То-то ти.
Алеша, еще не отстраняясь полностью, чуть отклонился назад:
– А если и я хочу кровососов душить – что на это скажешь?
Какое-то время они просто молча смотрели друг другу в глаза.
ebooksa