– Вот, Маруся, тебе Бог скольких – шестеро?..
– Семеро, благодетельница, семеро. Эта-вот семирная. А первый, первенец мой, так он здесь, в монастыре, по послушанием подвизается, старшенькой мой, Володенька, заходил олонись…
– Вот, Алексей Федорович, а ведь я поняла, почему Марусе дает, а нам нет. Потому что у нас у каждого свои игры-игрости на уме. У меня – свои, у тебя свои. Как дети. Только не дети. У детей – игры простые и безгрешные. А у нас нет – ой, нет… Играем, но играем зло и жестоко. Я все на Катерину Ивановну грешила… А ведь и у нее нет такого чуда!.. Ни у кого из нас нет. Ни у кого!.. Все недостойны…
Тут девочка снова задвигалась и загугукала, и Грушенька какое-то время была занята ее подбрасыванием и смешением. Наконец, та снова весело заверещала в ее руках.
– Так-то, Алексей Федорович. Кто взрослым в недетские злые и жестокие игры играет, тому Бог детей, этого чуда невиданного, не дает. Недостойны… Недостойны мы… Ведь с чудом нужно бережно, и чудо всегда должно на первом месте стоять… Да, Лукерья-потешница!?.. (И Груша снова легонько тряхнула девочку и подбросила ее на руках.) Смеешься?.. И смейся, ибо сама ты чудо и чудо Божье к себе привлекла… Чудочко к чудочке… (И она поцеловала ее в лобик.)
В это время отворилась дверь, и в палату с грохотом таща два стула, ввалился Митя. Но он был не один. Вслед за ним в палату вошел доктор. Это был знакомый нам уже по первому повествованию доктор Герценштубе, только совсем уже старенький и седенький в остатках волос, которые еще оставались вокруг его значительно увеличившейся плешины на голове. Ему ведь уже было за восемьдесят. Когда после перестройки монастырских зданий, отец Паисий задумал устроить больницу для монахов и странноприимную богадельню, он и пригласил Герценштубе в качестве «главного врача», что последнему очень польстило, и он ревностно взялся за свои новые обязанности, порой сутками пропадая в монастыре. А со временем как-то так оказалось, что он и полностью перебрался в монастырь, в эту самую богадельню; жены у него не было, детей тоже, так что все совершилось практически естественным образом. Те более что Герценштубе был не просто религиозен, но ревностно религиозен и даже как-то особо ревностен по отношению к монастырю, считая его чуть ли не главным средоточием русского православия. Когда у него было свободное время, он неизменно присутствовал на службах, где всегда поражался и умилялся с монашеского пения, считая его главным выражением молитвенного духа. Это потому что сам был музыкален и помнил органные концерты на своей немецкой родине. И хотя был родом откуда-то из южной Баварии – оплоте католицизма (несмотря на то, что сам был из протестантов), но теперь любил повторять, что всегда органную музыку в храме почитал неуместной и гордился, что понял глубину молитвенного пения только в православии. Правда, в последнее время он уже иногда задремывал во время длинных всенощных, сидя на лавке строго на определенном месте почти напротив царских врат. Это место, если оно бывало занято, из уважения к старику, всегда освобождали. Вчерашнее побоище в монастыре вдохнуло в старика новые силы, он метался от одного покалеченного к другому, не зная усталости и даже, кажется, почти не лег вздремнуть в своей комнатке, дежуря возле особо тяжело покалеченных. А чудо исцеления трехлетней Лукьяши так вообще вызвало у старика религиозный восторг. Тем более что он и раньше видел ее (мать и до этого приносила больную девочку в монастырь) и знал лично глубину ее болезни, как и малую пригодность каких-либо медицинских средств к ее излечению. Теперь же он не упускал возможности заглянуть в эту палату и проведать свою совсем юную пациентку.
– Что ж тут моя маленькая красавица и русское чудо?.. Так-так веселая и жизнерадостная как рассвет… – улыбаясь и подходя ближе выговорил старик и тут заметил Алешу, сидящего на койке. – О, это есть Алексей Федорович Карамазов… Вы есть брат моему… как это сказать… Freund14 (старик продолжал забывать некоторые слова и такое с ним бывало все чаще).
– Другу, – подсказал Митя.
– Вот-вот, конечно – другу, моему младшему и долгому другу и… и… помощнику (он все-таки вспомнил слово сам). Вот, Алексей Федорович, – это же невероятное событие, так сказать – медицинское чудо!.. – старик все более и более оживлялся. – И полный неоспоримый факт. Я бы сказал, как это говорится – не верь глазам своим, которыми ты все видишь. А тут видишь – и трудно верить, ибо за плечами, что там говорить, много-много полных лет опыта. Ведь это же была почти… Immobilität15. Невероятно. Полное исцеление. Ну-ну, матушка (это он обратился к Грушеньке), дайте мне сделать легкий внимательный обзор моей пациентки.
Грушенька развернула девочку лицом к старичку, усевшемуся на один из принесенных Митей стульев. Тот подергал девочку за одну ручку, потом за другую, слегка отвел ей кожу под одним глазиком, затем под другим. Лукьяша переносила все эти процедуры спокойно и даже улыбаясь.
– А еще мне нужно взглянуть на… это… Как во рту?.. Чем мы говорим…
– Язык, – услужливо вновь подсказал Митя, он действительно с готовностью выполнял еще и функцию помощника старику по части лингвистической.
– Конечно, я и говорю – язык… Нет, – язычок!.. Язычок, мой…. мой…дорогой Freund Карамазов (он опять забыл слово, но был рад поправить Митю). Я принес моей маленькой сладкой красавице конфекту. Конфекта сладкая моя и красавица сладкая моя. Это так всегда говорят… – он действительно залез в карман своего потрепанного, но еще относительного чистого светло-зеленого халатика с какими-то большими чудными металлическими пуговицами на обшлагах рукавов и вынул оттуда небольшого красного петушка, наполовину завернутого в блестящую желтую обертку, и стал помахивать им у лица девочки. При виде петушка Алешу слегка передернуло. Ему очень ярко вспомнилась вчерашняя сцена вокруг Лизки между Марфой Игнатьевной и Марией Кондратьевной, как мы помним, тоже связанная с петушком. Лукьяша же почему-то совсем не заинтересовалась предложенным угощением и только бессмысленно улыбалась, глядя на старика. Герценштубе все не мог отстать от своего проекта с петушком. Он теперь крутил петушком перед лицом девочки, время от времени изображая его покусывание и разжевывание кусочков.
– Надо же, чтобы она сделала… Как это – лазить… Нет – лизать… Да – лизань…
И Герценштубе сам проделал действия, которые ожидал от девочки: вытянул язык и сымитировал лизание петушка и следом снова протянул его Лукьяше. Наконец его действия к неописуемой радости старика возымели действие – девочка взяла петушка и сразу же начала его лизать. Старик немного понаблюдавший ее, скорее для собственного удовольствия, чем для медицинской потребности, заторопился:
– Ну-с, нужно и другой осмотр учинить, чтобы другим не был недосмотр. Я вас оставлю совсем недолгое время с моей сладкой королевной.
И он поспешил из палаты. Митя какое-то время все не мог пристроить свои стулья, он хотел оба стула занести в проход между кроватями, но они не проходили по ширине. В это время откуда-то из-за стены послышались глухие, но вполне явственные женские крики, даже визги. Потом еще и еще. Митя подскочил от своих стульев и сделал пару быстрых шагов к двери, затем, что-то сообразив, развернулся к Грушеньке:
– Груша, это у твоих что-то!..
Грушенька тут же поднялась и отдала Лукьяшу на руки матери, и сопровождаемая Митей, вышла из палаты. Не прошло и минуты, как дверь снова и довольно резко отворилась, и в палату зашло некое новое лицо. А за ним было видно еще несколько человек, видимо, не решающихся пока зайти. Вошедшим оказался никто иной как купец Горсткин, или, может, читателю удобнее его именовать «Лягавым». Одного взгляда на него было достаточно, чтобы определить, что он был весьма нетрезв, хотя люди, дойдя до этой стадии опьянения, порой еще стараются убедить себя и показать другим свою полную трезвость. Пройдя несколько шагов и с усилием сфокусировавшись на койке с матерью и ребенком (на ней же продолжал сидеть и Алеша) он вдруг опустился на колени, стал клониться еще ниже и даже довольно сильно стукнулся лбом об пол, не рассчитав силу движения.
– Это я по зову души … чтобы полное доверие и благообразие…. своими глазами…. поклониться, – захрипел он маловразумительные фразы, все пытаясь сфокусироваться на девочке. Из двери уже лезли в палату еще несколько любопытных и, видимо, тоже не совсем трезвых рож.
ebooksa