– Я к монастырю всегда с почтением… А к святому старцу паче тем… Горсткин, он веру блюдет… Блюдет!… – уже с пафосом и громко выкрикнул Лягавый и стукнул себя кулаком по груди. – Вера наша христианская, а иль мы не люди русские?.. Веру блюдем!.. Блюдем!.. – и он снова стукнул себя кулаком в грудь.
От его криков и резких движений испугалась Лукьяша. Она сначала издала неопределенный звук, втягивая в себя воздух, затем замерла на несколько секунд, как делают потрясенные маленькие дети, а затем разразилась тонким пронзительным криком.
– А ты моя… спужалась чой-то… – и с трудом вставая и простирая руки вперед, Лягавый направился к Лукьяше, не понимая, что этим ее еще более пугает. Она, пряча лицо, стала судорожно прижиматься к матери, пытаясь укрыться от приближающегося к ней страшилища. Маруся обхватила девочку обеими руками, даже и больной, замотанной бинтами, и стала, сама дрожа от страха, подниматься выше, вжимаясь в спинку кровати. А в палату тем временем ввалились еще несколько человек, по виду приказчиков или купцов.
Алеша резко встал с кровати и, отодвинув стул, преградил дорогу Горсткину, став перед ним почти нос к носу.
– Господин Горсткин, уйдите!.. Вы пугаете ребенка…, – твердо выговорил он, чувствуя однако в душе пронзительный холод какого-то нехорошего предчувствия.
– Ты… кто здесь?.. – сразу насупился Лягавый, с трудом фокусируясь на таком близком объекте. – Мне мешать?.. Горсткину дорогу?.. А ну – пшел!.. – и он, мгновенно переходя в неконтролируемую ярость, двумя руками так пихнул Алешу в грудь, что тот буквально отлетел на противоположную, пустую теперь кровать, где сидела раньше Грушенька, – и гулко ударился головой о стену.
И тут с Алешей произошло что-то неожиданное и, похоже, никогда им раньше не испытанное. Волна ответной ярости буквально затопила его – это была словно вспышка в мозгу какого-то красного пламени, где вдруг четко… то ли обозначилось, то ли прокричалось кем-то: «Кровососы!..» С жутким и поразившим, даже мгновенно остолбенившим всех находящихся в палате криком, он рванулся с кровати, кинулся на Лягавого, схватил его обеими руками за горло и свалил на пол. Толпа, набившаяся внутрь, тут же, опрокинув один стул, хлынула назад. Не устоявший на ногах Горсткин тоже, похоже, не ожидал такого яростного и мгновенного отпора. Он только хрипел и дергался на полу, пытаясь вывернуться от Алеши, отодрать его руки от своего горла.
– Кровососы!.. Кро-во-со-сы!.. – неистово, но с жутким внутренним надрывом, орал Алеша, выпучив глаза, не отпуская Горсткина и даже колошматя его затылком по полу. Это длилось с десяток секунд, пока в опустевшую палату обратно не ворвался Митя. (Шум в соседней палате был вызван тем, что и туда, не зная точно, где находится исцеленная девочка, забрался кто-то из компании Лягавого.)
– Алешенька!.. Алешенька!.. – мгновенно облившись слезами, и еще на ходу прокричал Митя, потом кинувшись к Алеше и обхватив его руками сзади, оттащил от поверженной и распластанной на полу жертвы. Алеша, только его руки оторвались от шеи Лягавого, сразу обмяк, дал себя оттащить в сторону и в бессилии так и остался сидеть на полу. Даже голова его опустилась вниз – он словно за эту минуту выпустил из себя огромную энергию. Горсткин только-только начинал очухиваться, приподнимаясь на полу и делая попытки встать на ноги.
– Я сейчас… Это… Убью… Порву… Горсткина душить?.. Задушу!.. – стало все громче вырываться у него из груди и горла. Рубаха вокруг них была действительно сильно помята и кой-где, рядом с воротником, даже порвана. А из его носа показалась небольшая струйка крови, которая быстро запетляла по курчавистым завиткам его бараньей бороды.
Митя, отпустив Алешу, не вставая с колен, подполз к Горсткину.
– Кузьма Титыч, помилосердствуйте!.. Кузьма Титыч, помилуйте!.. Христом Богом прошу!.. На коленях прошу!.. Помилуйте, братца моего меньшого!.. Христом Богом прошу!..
– Пшел прочь…Ты кто?
– Карамазов!.. Дмитрий Федорович Карамазов!.. Брат Алексей Федоровича… Помилуйте, Кузьма Титыч!.. На коленях прошу… За брата прошу…
– Я твоему брату сейчас глазья рвать буду… – все еще не до конца преодолевший ошарашенность и не до конца понимая, что с ним случилось, вновь зарычал Лягавый. Он попытался подняться, но не найдя необходимой опоры, слегка завалился на бок.
– Умоляю, Кузьма Титыч… Руки буду целовать… Вот – буду… – и Митя действительно сначала поймал левую руку Лягавого, которой тот вертел в воздухе, ища опору, а затем несколько раз громко чмокнул ее с одной и с обратной стороны ладони.
– Ты не руки мне… ты мне сапоги будешь цаловать… Я твоего братца…
– И буду – и буду!.. – перебил Митя, – Только помилуйте, Кузьма Титыч… Простите ради Христа… – и он действительно полез к ногам Лягавого, точнее к одной, вытянутой вперед и стал демонстративно, так чтобы это было хорошо видно хозяину, целовать носок его сапога…
– Вот и вот, и вот – еще раз… – добавлял он после каждого отчетливо запечатленного чмоком поцелуя.
– А-а-а!.. – вдруг истошно завопил Лягавый. – Сапог!.. Сапог!.. Не трожь сапог!..
ebooksa