Братья Карамазовы. Продолжерсия

VIII

«исповедь» lise

Какая-то сила словно несла его прочь из монастыря, он при всем желании не мог отдать отчет своим чувствам и мыслям, одно только мучительное ощущение жуткой несправедливости, ощущение, от которого хотелось то ли плакать, то ли кричать от возмущения и рвать на себе или на ком-то еще волосы. И предчувствие – жуткое предчувствие неизбежности неминуемой катастрофы, что уже разразилась, но еще не осозналась до конца – тем мучительнее это предощущение. Это как во сне, когда в повторяющемся много раз кошмаре знаешь, что будет дальше, и что бы ты ни делал – это будет неизбежно, и это ощущение неизбежности буквально раздавливает тебя, рвет душу на части, сводит с ума и одновременно парализует ее жутким трусливым малодушием до полной потери человеческого облика и достоинства. Алеша не мог даже понять, ненавидит ли он или, может, боится Горсткина, стыдно ли ему за себя или за Митю – все это было бы слишком поверхностно и неточно. Душа словно стала проваливаться в такие глубины, где фактические события уже не являются точными причинами ее ощущений и чувств – скорее внешними знаками и явлениями, единственно обозначающими этот провал, но не порождающими непосредственно глубину этих переживаний. Переживания уже были вызваны самой этой глубиной, ее неведомыми прежде страхами и ужасами. Это как провалишься под лед (было в детстве однажды): до этого страшно идти по льду, только воображаешь это холодную мокроту, в которую ты можешь уйти… А вот – оно, мгновение, когда уже ушел под лед, под воду и вдруг, в одну секунду, взглянешь вверх – туда, где над тобой смыкается синяя струя воды с кусочками серого грязного льда (непременно почему-то грязно-серого!), а ты погружаешься все глубже в темную бездонность, в бездонность нового, неведомого прежде ужаса…

Алеша спохватился только уже за воротами монастыря, когда пересекал площадь и понял, что идет к монастырской гостинице. Да – туда, где остановилась Зинаида Юрьевна и куда увела его Лиз. Lise непременно нужно было проведать, и удивительно, что ноги сами его несли в необходимом направлении даже при отсутствии сознательного контроля со стороны головы. В приемной женской половины оказалась какая-то инокиня с искусственным глазом. И этот глаз тоже жутко и болезненно поразил Алешу. Он был сделан аляповато и неестественно под живой глаз, кожа век его не полностью охватывала, поэтому он наполовину выпирал наружу, полностью открывая намалеванный чем-то синим зрачок – и все это производило просто жуткое впечатление. Алеша не хотел, но глаза невольно приковывались к этому зрачку, да так, что их невозможно было оторвать. Но в этой борьбе, впрочем, было и нечто облегчающее, ибо все-таки переключало фокус сознания на что-то внешнее. Инокиня указала ему номер, где остановилась Коробейникова Зинаида Юрьевна, даже вызвалась Алешу проводить, от чего тот поспешно уклонился и, наконец, оторвался от этого искусственного глаза не без большого внутреннего облегчения.

Зинаида Юрьевна заняла, пожалуй, лучший номер в новой монастырской гостинице. Тут было даже отдельное помещение для прислуги, а сам номер состоял из двух просторных комнат (не считая туалетной комнаты), отделанных даже с некоторой претензией на изящество в каком-то «розовом стиле» – с розовыми занавесочками, розовыми абажурами на лампах и даже скатерьми на столах. В комнате прислуги Алеша и увидел кресло-каталку Lise, а вот хозяйки номера не оказалось – Зинаида Юрьевна, как читатели уже знают, находилась вместе с Лизкой на «судебно-костюмированной ажитации» и, разумеется, они еще не вернулись. Странно, но мысль об этом только сейчас пришла в голову Алеше, когда он уже стучался в номер, и ему почему-то очень не хотелось именно сейчас с Lise увидеться tête à tête¹⁶, хотя он и понимал, что непременно должен был зайти и проведать ее. Какое-то смутное воспоминание о Ракитине тут же всплыло в его мозгу и вызвало еще одно неприятное переживание в и без того горьком букете навалившихся на него сегодня впечатлений.

Lise нервно заходила по темно-малиновому ковру, устилавшему пол комнаты, в то в время, как Алеша, только войдя в номер, тут же бессильно опустился в одно из стоящих рядом с низким столиком кресел.

– Ты где был, ты где был – скажи… Впрочем, что я – ну, не важно… – набросилась было Lise на него, но сама же и пресекла себя. – Алешенька, Алексей Федорович, нам нужно поговорить…

Алеша устало следил за ней из своего кресла. Он только сейчас понял, что лишился головного убора, и это почему-то доставляло ему дискомфорт, хотя в нумере, разумеется, он бы его снял. На него вдруг навалилась страшная усталость и в то же время пренеприятное чувство ожидающего его непокоя. Этот непокой, был, конечно же, связан с Lise, но и как бы не совсем. Уже в который раз у него появлялось предчувствие, что, несмотря на перенасыщенность души всеми событиями, его еще ждут впереди и другие неприятные открытия. И самое неприятное, что это предчувствие пока еще ни разу его не обмануло.

– Алеша, видишь, я хожу?.. Это длань, это длань Божия… Алешенька, длань Божия… Да-да!.. ты мне веришь – ты мне веришь?.. – она вдруг остановилась напротив Алеши и как-то тревожно на него уставилась.

– Я.. Я вижу… И я, я верю, – проговорил он наконец безжизненным голосом.

– Ах, Алеша!.. Что за голос?.. Разве ты радуешься?!.. Почему ты не радуешься, Алеш… Алексей Федорович?.. Я же хожу. Видишь?.. И даже здесь находиться не могу… Да – находиться не могу… Находиться… В смысле ходить… Ходить и не находиться… – она все не могла справиться с непроизвольным словесным каламбуром.

– Я рад… Я, правда, рад… Я только не до конца уверен…

– Нет, нет – не говори!.. Не кощунствуй, прошу тебя!.. Я знаю, как ты относишься к отцу Ферапонту, знаю, знаю, знаю – ты опять будешь… ты презираешь его, ты ненавидишь его, ты не веришь, ты… Но не будем, не будем, не будем… – она снова нервно заходила по ковру. Это продолжалось в тишине с минуту.

– Алеша, перестань меня мучить – а?.. – Lise снова остановилась напротив Алеши. – Почему ты молчишь?

– Я устал, Lise…

– Почему ты молчишь о нем? – как не слыша Алешу, вновь вопросила Lise. – Почему ты не бьешь меня?..

– Ты о чем, о ком?..

– Ты знаешь, о ком – ты все слышал… И ты бросил меня – ты отпустил. Ты не побил, ты даже не прибил меня, как собаку… А надо было бы, как собаку – да на улице и при всех. А я бы кричала и кусалась, а ты бы меня бил и бил, бил и бил… Я была бы уже в крови – а ты все бил, и убил бы может быть – и хорошо… Пока тебя бы не оттащили… А лучше бы и нет… Ты знаешь, если бы ты пришел на полчаса позже… все уже было бы кончено. Я уже думала, выбирала, как…

Lise выдала эту тираду с нарастающим возбуждением, в конце почти уже задыхаясь. Алеша, наконец, невероятным усилием воли заставил себя включиться – как ни был он размозжен и развинчен всеми предшествующими событиями, состояние Lise не позволяло никаких расслаблений – нужно было включаться и «спасать». Он так и подумал – «спасать», хотя еще и неясно представлял себе от чего и как это сделать.

– Лиза, девочка моя, сядь рядом, сядь со мной…