Щит, меч и спящий дракон – вот что было на нем изображено.
Слуги тоже высыпали наружу, почтительно замерли чуть в отдалении. Мое сердце заколотилось с удвоенной силой, когда карета остановилась, а один из лакеев спрыгнул с козел, после чего взялся за ручку, готовый вот-вот распахнуть дверь.
Я растерянно уставилась на карету, размышляя… Неужели в «Поющую Иву» явился сам его светлость Тайлор Бартон, герцог Кавингтон?! Но если так, где же моя родня?!
Но в обитой изнутри темным бархатом карете приехал вовсе не герцог – свернувшись на лавке, в ней путешествовал спящий дядя Персиваль.
Лакеи – и привезшие лорда Уилсона из «Кипариса», и встретившие карету на крыльце «Поющей Ивы» – попытались того разбудить и вывести наружу. Но дядя принялся отбиваться, крича, что герои Элайра не сдаются тварям из Разлома.
В общем, оказывал всяческое сопротивление.
Его кое-как успокоили, затем вчетвером поволокли в дом. Но в холле дядя снова принялся вырываться и убежал в гостиную, где плюхнулся на софу, приказав подать ему виски.
Ах, виски выпили еще вчера? Он же сам и допил? Тогда пусть несут то, что осталось!
Я застыла в дверях, рассматривая младшего брата моего отца… Вернее, отца Миры Уилсон. Смотрела на него, пыталась понять, какие чувства вызывает у меня этот плотный, краснолицый мужчина средних лет.
Его кожа успела обрюзгнуть, на щеках появились темно-бордовые прожилки, глаза выглядели заплывшими, нос посизел, и я растерянно подумала: и как мне раньше не приходило в голову, что дядя – запойный алкоголик?
Судя по всему, это давно вошло у него в привычку, и сейчас, прибыв в «Поющую Иву», он сорвался в очередной раз.
Так что говорить с ним наедине, показывать банковские документы, пытаясь достучаться до затуманенного алкоголем разума, не было никакого резона. В семье Уилсонов дядя ничего не решал, и сейчас я получила очередное этому подтверждение.
Но продолжала его рассматривать, размышляя о том, что именно Персивать Уилсон мог так старательно заглушать алкоголем. Возможно, это был голос совести, грызущий его изнутри, который твердил дяде, что тот поступил отвратительно, отняв у сирот дом и средства к существованию?
Либо его могла терзать горечь постылого брака? Я не заметила ни единого проявления любви или же добрых чувств между супругами. Вместо этого они лишь пытались сохранить на людях лицо.
Или же это было что-то другое? Либо все вместе?
Продолжая разглядывать дядю, я думала о том, что зря корила его последние пять лет, обвиняя во всех наших бедах. Инициатором того богомерзкого поступка была тетя Азалия – именно она отняла «Поющую Иву» и лишила нас с Лиззи денег.
Значит, с ней мне и следовало найти общий язык. Потребовать… Вернее, попросить у нее вернуть нам хотя бы часть содержания, потому что дом и земли тетя никогда не отдаст.
Но при мысли об Азалии Уилсон меня охватывал гнев вкупе с брезгливостью, и я не понимала, как с ней говорить и уж тем более о чем-то у нее просить.
…Они вернулись из «Кипариса» через полтора часа после приезда дяди, когда я размышляла над тем, что надеть сестре на завтрашний день рождения Нэнси. Парадное платье, которое Лиззи носила в последний день учебы в этом году, уже тогда показалось мне довольно коротким и узким.
Нужно было отпустить подол и ослабить швы в талии – пусть Лиззи мало ела, но продолжала уверенно вытягиваться вверх. Правда, мне еще предстояло проявить максимум красноречия и убедить сестру в том, что она – настоящая леди, поэтому не стоит идти в гости, где будет много столичных лордов и леди, в коротком платье, едва прикрывавшем колени.