— У меня батя тоже пил по-черному, — сказал Пахом мрачно, глядя в огонь. — Я мальцом насмотрелся, лет до тридцати на дух не переносил, потом попустило немного…
Кто-то откашлялся, повисло неловкое молчание.
— А что с вашим Ясси потом было? — спросил Дёма, чтобы его разбить. — Таки утоп?
— Не. Ядром турецким жахнуло — в лоскуты, нас рядом потрохами кровавыми забрызгало, — Селиванов помолчал. — Ну хоть ноксам не достался. Он говаривал — если попался духу водному, надо металлическое чего найти быстро — иголку, пуговицу, на крайний случай — крест нательный. В воду бросить и сказать «Нокс, нокс, возьми железо в воде заместо моей крови».
— А я слыхал — чтобы леший не забрал, надо шишку еловую в жопу сунуть, три раза крутануть и подпрыгнуть, он испужается, только и видели…
— Кому сунуть-то, ему или себе?
— Ну это как дотянешься…
Все смеялись, пили, кто-то песню затянул, Дёма и не заметил, как уснул, привалившись к большому гранитному валуну.
Дома пусто было, только печка теплилась, пахло свежим хлебом, кашей и перегаром. В тишине послышался ему вдруг тихий дальний звук навроде стона, он осмотрелся, даже в подпечек заглянул — там спал кот Брун, отличавшийся мерзким нравом и особой нелюбовью к Дёме. Впрочем, его никогда кошки не любили — шипели, убегали, близко не подходили.
Дёма взял миску, наложил каши, сел есть, наслаждаясь одиночеством, так-то одному побыть разве что в лесу можно было, да грибы еще не пошли, а охотиться он не умел. Брун вылез из подпечка, потянулся, глянул недобро, коротко мявкнул и поднял голову, принюхиваясь. Дёма проследил за его взглядом, и каша в горле встала комом — на беленом боку печи краснел на высоте роста густой кровавый отпечаток с ладонь размером, с прилипшими двумя длинными волосками, один был каштановый, один седой.
— Мама! Мама!
Дёма заметался по избе — на полатях только одеяла сбитые, под лавками, в сенях — никого. На крыльцо выскочил, толкнул дверь в подклет — та на локоть открылась и уперлась в мягкое, тяжелое, дальше было не сдвинуть. Дёма протиснулся в щель, ноги подогнулись, он упал на колени рядом с матерью. Она лежала на спине, белое лицо ее казалось совсем юным, вымытым страданием. Дёма попытался поднять ей голову — пальцы провалились в мягкое, липкое, осколки кости ходили под волосами. Мать застонала.
— Оставь, Дёмушка, — сказала она тихо. — Не двигай меня, всё уж. Посиди со мной, сына…
— Где он? — спросил Дёма сквозь зубы. — Я его…
— Не надо, — прошептала мать с трудом. — Такой уж он есть. Такая природа его, сам знаешь, как со своей природой совладать непросто. Он не со зла…
— А что же тогда — зло? Что, если не это?
Он принес ковшик из ведра в сенях, руки тряслись, вода плескалась. Напоил маму, взял за руку и сидел так, пока солнце не переползло приоткрытый проем во двор. Тень от кадушки сдвинулась, накрыла мамино лицо. Она заерзала, застонала сквозь стиснутые зубы.
— Больно становится, больно. Как кочерги горячие ко всему телу прислонили… Дёмушка, помоги мне… Забери и муку эту, и любовь мою к тебе несказанную… Выпей…
Дёма, шатаясь, поднялся, затворил подклет, лег рядом с мамой на холодный земляной пол. Обнял ее, как в детстве, руки к рукам, голова к голове, и как тогда, как всегда, почувствовал биение ее жизни — теплое, влажное, устремленное к нему. Он потянул с усилием — забрать в себя оставшееся тепло, себя не помня, растворяясь в нем, как в горячем соленом море. Минута — или вечность — и рядом лежало высохшее мертвое тело, будто вырезанное из дерева, черты ссохлись до неузнаваемости, только волосы остались теми же, темно-золотистыми, шелковыми, нетронутыми смертью. Дёма был как пьяный — мокрый до нитки, тело казалось раздутым, пульсировало жаром, в голове было темно. Темнота накатила, подмяла его и он уснул рядом с тем, что осталось от матери. Во сне виделось ему, как по ночной реке плывет мертвячка, раздутая, серая. У нее огромный живот, он шевелится, плоть рвется с хлопком и оттуда вырывается фонтан крови, бьет в небо, луна становится багровой, вся вода в реке превращается в кровь, густеет и в ней начинают шевелиться черви…
Отца он нашел на картофельном наделе, тот сидел, качаясь, смотрел в огонь костра. Увидев Дёму, подвинул к себе поближе рукоять топора.
ebooksa