«Концы шара — странное выражение, — думала Марешка, стоя на крыше с дядей Мишей и глядя, как кружит в синем небе голубиная стая. — Шар ведь бесконечный, что внутри, что снаружи».
— Как летят, а? — кричал дядя Миша, и его полное лицо светилось совершенно мальчишеским счастьем.
Голубей он держал около двух десятков — белых, серых, пестрых, и трех тропических, черных, как ночь, с красными пуговичными глазами. Эти летали отдельно от остальных, выше, держа в полете почти идеальный треугольник. Мужик на рынке, продавший их дяде Мише, говорил, что это птицы редкой породы «белдам».
— Да откуда ж я знаю, что белдам значит, Маришка, — говорил дядя Миша, бросая голубя вверх и прищуриваясь, когда птица, хлопая крыльями, взмывала в синее приморское небо. — Но птицы отличные, высоколетные, я не нарадуюсь.
— Марешка, — поправляла его девочка, но он не слушал, подставлял лицо небу и солнцу, следил за птицами, как будто видел сейчас то, что они видели, с ними летел ввысь, позабыв про большой волосатый живот над спортивными штанами и выбитые пробки в комнатах, где жили Марешка с мамой.
Мама очень нервничала — у нее оставалось зарядки ноутбука всего на час, а ей еще надо было закончить проект по работе и позвонить по скайпу дяде Сереже. Марешка напомнила дяде Мише про пробки.
— Да там делов-то на пять минут, — отмахнулся тот. — Успеется. Почему мама твоя «дядям» каким-то звонит? Где отец-то твой, Маришка?
Марешка привычно вздохнула.
Папа пропал три года назад. Ушел на работу и не вернулся. Никто не видел его с тех пор и ничего не знает. Мама трижды ездила на опознания, возвращалась бледно-серая, много плакала, но тела были чужие. А папа исчез, будто нашел в стене перехода в метро маленькую зеленую дверь и ушел сквозь нее в таинственный сад, а дверь тут же заросла плющом, и теперь ему никак оттуда не вернуться…
— Ох ты и фантазерка, Маришка, — сказал дядя Миша, наконец опуская глаза на девочку. — А он что… работа была опасная, или денег много?
— Нет. — Марешка пожала плечами. — Он был инженером-металлургом. Зарабатывал обычно. Читать любил — детективы там, фантастику. Головоломки делал из проволоки. У меня одна есть, я ее никак сложить не могу.
— Иди погуляй, — сказал дядя Миша, вздыхая. — Я сейчас голубей загоню и починю пробки ваши.
Марешка пошла бродить по саду. Она уже весь его разведала — хоть он и был большой, но она была отличным исследователем.
В старой яблоне у дороги, где дядя Миша парковал машину, было дупло, в котором жила беличья семья. Марешка вчера просидела на скамейке напротив дерева битых три часа, ей хотелось дождаться и сосчитать белок, но они были еще упрямее, чем она (мама бы удивилась, что есть на свете такие особи) — так и не показались.
В большой липе тоже было дупло, но там жили осы — если приложить ухо к дереву с другой стороны, можно было услышать низкое, как дрожь, гудение. Ос Марешка считать не хотела, и встречаться с ними — тоже.
За кустами, со стороны соседского забора, был забит досками старый колодец. Между досками были щели и в них можно было увидеть (или представить) черную воду далеко внизу.
— Говорят, местные мальчишки-живодеры там топили кошек, — сказала Марешке грустная восьмилетняя Оля — её семья жила здесь, в пансионате, уже больше недели. — А потом призрак черного кота стал ночами выходить из стен и пить их кровь. А родители им не верили, пока мальчишки не умерли в страшных мучениях. Тогда смотрят — у них дырки от кошачьих зубов по всему телу и крови в жилах вообще нету. И их тела сбросили в этот колодец, чтобы задобрить убитых кошек, а сверху новые доски набили, крепкие, видишь?
Оля шмыгнула носом и потопала обратно в дом. Ей приходилось помогать родителям — два года назад, в порыве увлечения куклами, она выпросила у них «братика или сестричку». Родилась тройня, и Олино беззаботное детство быстро полетело под откос в вихре кормлений, младенческих колик, постоянного родительского раздражения, смены подгузников и ночных побудок в три глотки.
— Сейчас они уже гораздо лучше ночами спят, — сказала Оля. — Скажи спасибо.
Олино семейство жило через стенку, так что основания для благодарности действительно имелись. Самый большой номер пансионата стоял закрытый, несмотря на сезон, а на первом этаже жила балерина на пенсии Любовь Ивановна со своим сыном-инвалидом Васей.
ebooksa