И она сошла с веранды на мокрую траву, замерла, изогнувшись, потом начала танцевать. Она выгибалась, прыгала, ее коса распалась на золотистые пряди, волосы летели за ней, и казалось — в каждом движении была музыка, создаваемая танцем. Мощная мелодия дрожала на грани слышимости, но не переходила ее. Марешка смотрела завороженно.
Ее отвлекло хлопанье крыльев — большой черный голубь слетел на веранду, сел на спинку инвалидной коляски, в которой неподвижным истуканом, как всегда, сидел Вася. Марешка посмотрела удивленно — птица совсем не боялась, наклонила голову набок, посмотрела на девочку пуговичным красным глазом.
— Почтовый голубь принес послание, — вдруг сказала птица хрипловатым голосом. — Послание для Марены.
— Ой, — сказала Марешка, попятилась, споткнулась и села на гладкие доски.
— Войти можно в одно. А выйти — в любое, — сказал голубь. — Конец послания. Улёт.
И голубь снялся со спинки кресла, вылетел с веранды и полетел вверх, вверх, вертикально, пока не исчез из виду в белесой высоте неба. Марешка выбежала на ступени и провожала его глазами. Солнце сквозь дымку казалось огромной монетой из сияющего белого металла.
А когда Марешка повернулась, то закричала от ужаса. У Васи в инвалидной коляске глаза были живыми, зелеными, блестящими, полными страдания. Звучал крик — немой, потому что рта у Васи не было — его лицо от носа до подбородка было полностью покрыто слоем мелких острых ракушек, какие нарастают на стенах причалов и днищах лодок и называются «балянусы», или морские желуди.
Любовь Ивановна всё танцевала.
— Марешка! Мы готовы, пора идти на пляж, — раздался издалека, со второго этажа, голос про-папы.
Марешка отпрометью бросилась в дом и вверх по лестнице.
«Войти в одно, выйти в любое!» — повторяла она. Ей нужно было найти зеркало. Если дом был таким же, то…
Зеркало нашлось на площадке лестницы — высокое, узкое, в тяжелой деревянной раме. Марешка подбежала к нему близко-близко, так, что стекло затуманилось от ее дыхания.
— Я хочу обратно, — сказала она и прижала к зеркалу обе ладони.
И опять мир качнулся, наклоняясь, и Марешка пробежала несколько шагов и упала. Поднялась с ковра на площадке, чувствуя, как ноют коленки.
На зеркале над нею белели отпечатки ее ладоней.
Их комната была прежней, птички на картине благовоспитанно клевали горбушку. Ноутбук стоял на столе, выключенный, но еще теплый. Рядом лежал айпад, Марешка подняла его, но включить не смогла — мама поменяла код, «1234» больше не работал.
— Мама! — позвала Марешка. И потом, робко, тихо, на всякий случай: — Папа!
Никто не отозвался.
Номер была пуст, хотя вся мамина одежда была на месте и туфли стояли у стены. В черном кроссовке лежал мамин телефон — он был разряжен.
Дом был пуст — исчезли даже Любовь Ивановна с Васей, нигде не было видно громоздкого инвалидного кресла. Не плакали в три горла маленькие Олины братья. Дяди Миши было не видно и не слышно. Марешка прошла на кухню, открыла холодильник, шкафы. Вся еда была на месте — колбасы, хлеб, сыры, любимый дядь Мишин кулинарный ингредиент — сало с тонкой мясной прослойкой. Марешка утащила яблоко и пачку чипсов и вышла из дома.
ebooksa