Ругая себя за опрометчивость, Вадим протянул попутчику руку и представился.
— Санька я, — прохрипел земляк в шарф.
У Вадима было ощущение, что он пожимает не руку, а сухую ветку.
«Нет, с таким телосложением он не сделает мне ничего плохого», — успокоился он.
«Шкода» тронулась с места, вплыла в поредевший к ночи поток машин.
— Как там Плавск поживает? — начал разговор Вадим.
— Сам, что ли, не знаешь?
— Откуда? Я вообще-то в Киеве живу. Не бывал у вас лет десять уже, если не больше. Но в детстве я каждое лето там проводил. Считай, вторая родина. До сих пор скучаю.
Он говорил правду. Самые светлые воспоминания в его жизни были связаны с прилепившимся к трассе «Крым» городком.
Нынче там проживало шестнадцать с половиной тысяч человек, и население с каждым годом уменьшалось. Огни Москвы манили плавскую молодёжь, забирали её прочь от цветущих берегов Плавы, утреннего леса, летних костров.
— Чего ж не приезжаешь? — поинтересовался Санька, щуря на Вадима красноватые веки.
— Не к кому. Родня умерла. Домик наш на Островского продали.
— Я тоже на Островского жил, — произнёс попутчик.
— Да ну! — искренне обрадовался Вадим. — Ты какого года? Я на нашей улице всех пацанов знал.
Он примерился к парню взглядом, но прошедшие годы и натянутый на лицо попутчика мокрый шарф, не давали угадать в нём кого-то из плавских Санек.
— Я старше тебя, — уклончиво ответил парень.
За стеклом бушевал ливень. Фары проносящихся машин походили на звёзды с картин Ван Гога.
Вадим стал перечислять центровых пацанов из 80-х и 90-х, но Санька никого из них не помнил. Тогда он заговорил про уголки, известные с детства, любимые места для игр, купания. Лесные сокровищницы, полные патронов.
Санька односложно подтверждал:
— Ага. А как же. Помню-помню.