Драконья гавань

Он уже предвкушал долгий, но легкий дневной переход, когда, внезапно накренившись, Смоляной уклонился к мысу и налетел на мель. Лефтрин пошатнулся и схватился за планширь, чтобы не упасть. Все, кто был на борту, встревоженно зашумели.

– Сварг, чтоб тебя! – прокричал Лефтрин.

– Это не я! – сердито отозвался рулевой.

Лефтрин перегнулся через борт и поглядел вниз. Там, где встречались два потока, почти всегда образовывалась песчаная отмель. Смоляной это знал, как и любой речник на его борту. Смоляной знал – и никогда прежде не садился на мель. Ни разу за много лет, даже до того, как Лефтрину выпала возможность перестроить судно. Тем не менее сейчас они накрепко засели в грязи, и корабль не прилагал ни малейших усилий к тому, чтобы освободиться. Чепуха какая-то.

– Смоляной! – негромко окликнул капитан, опершись о борт. – Что ты вытворяешь?

Внятного ответа он не услышал. Корабль прочно засел в илистом дне.

– Капитан? – Это подошел встревоженный Хеннесси.

– Не знаю, – ответил Лефтрин вполголоса на незаданный вопрос старпома и раздраженно вздохнул. – Приготовить запасные багры. Придется хранителям сегодня отработать свой хлеб. Давайте-ка уберемся с отмели и двинем дальше.

– Есть, – ответил Хеннесси и отправился отдавать приказы.

Лефтрин легонько сжал планширь.

– Скоро мы снимем тебя с этой мели, и ты снова двинешься в путь, – негромко пообещал он судну.

Но, отняв руки от борта, капитан задумался, что же почувствовал в ответ: согласие или удивление корабля.

По приказу Хеннесси хранители собрались на носовой палубе. Тимара трудилась на камбузе, отдирая со дна корабельных котлов застарелый нагар, когда неожиданный толчок швырнул ее на стол. Она выскочила на палубу посмотреть, чем вызван переполох, и с изумлением выяснила, что баркас сел на мель. Такого не случалось еще ни разу. Они миновали немало притоков, питающих реку Дождевых чащоб: от узеньких ручейков, петляющих между деревьями, до настоящих широких рек, прорезавших лесные заросли, прежде чем влить свои воды в общее русло. И «Смоляной» никогда не застревал в их устьях. Но на этот раз вышло иначе.

Слева виднелась крупная река с широким, просторным руслом. Было ясно, что недавно она разливалась. Покореженные деревья с обвисшими ветвями и покрытые коркой ила обломки окаймляли берега. Вода здесь явно была белее и делалась прозрачнее, когда вливалась в общий поток и растворялась в нем. Где-то выше по течению находился источник и того разлива, который едва их не убил, и кислоты, окрашивающей воду в белый цвет. Эта река и лес по обоим ее берегам тянулись невообразимо далеко. Синеватая тень на фоне небес могла быть горами – или плодом воображения Тимары. Силуэты драконов вырисовывались на горизонте и удалялись вверх по реке.

Пока девушка смотрела им вслед, с деревьев вспорхнула стайка птиц с хвостами в желтую полоску, перелетела чуть дальше и снова расселась на ветвях. Следом раздался разочарованный вой охотящейся кошки. Тимара улыбнулась. Пышный, нетронутый пейзаж привлекал ее. Она подозревала, что и охотиться, и собирать еду здесь будет легче. Хорошо бы задержаться тут на ночевку. Тогда она смогла бы исследовать окрестности. Без оружия и рыболовных снастей она сможет предложить товарищам лишь свежие фрукты и зелень. Ей очень хотелось одолжить снаряжение у Грефта, но сам он не предлагал, а просить она не станет.

Тимара нашла у планширя место, откуда было видно оба потока. Затем обернулась, окинув взглядом всех, кто собрался на палубе. Хеннесси со Сваргом принесли запасные багры и раздавали их самым сильным хранителям. Татс принял свой с улыбкой. Тимара заподозрила, что он всегда хотел попробовать свои силы в этой работе.

На какой-то миг ей вдруг показалось, что она совсем не знает всех этих людей. Из дюжины, вышедшей из города, осталось десять хранителей. Все порядком пообносились и пообтрепались. Юноши вытянулись и почти все обзавелись мышцами и фигурами взрослых мужчин. Они двигались совсем иначе, чем при первой их встрече, – как люди, работающие на воде и земле, а не как древолазы. Сильве, осознала Тимара, подросла и начала по-женски округляться. Харрикин так и ходил за ней тенью. Похоже, они были вполне довольны обществом друг друга, несмотря на разницу в возрасте. Тимара так и не собралась с духом, чтобы спросить у Сильве, знает ли та, как Грефт подобрал ей пару. Впрочем, за последние дни она решила, что это не так уж и важно. Судя по всему, они хорошо подходят друг другу, – так какая разница, кто их свел?

Джерд стояла в сторонке, наблюдая за общей суетой. Лицо у нее было бледное. Несмотря на ее осанку и привычку часто поглаживать себя по животу, пока что ее беременность не бросалась в глаза, если не считать перемен в характере. В последнее время она сделалась до крайности стервозной. Ее тошнило почти каждое утро, она жаловалась на корабельную вонь, на вкус пищи, на качку. Ей было бы легче сочувствовать, решила Тимара, если бы она не настаивала, что ее нытье куда важнее, чем заботы всех остальных. Если все беременные так себя ведут, то Тимара предпочла бы даже не думать о вынашивании детей. Даже Грефт начал уставать от постоянных придирок Джерд. Тимара дважды слышала, как он грубо огрызается в ответ, и оба раза Джерд пришла в ярость и ударилась в слезы одновременно. Как-то Грефт развернулся к ней едва ли не свирепо и спросил, считает ли она, что ее одну мучают перемены в теле. Алум вскочил, и Тимара подумала, что он сейчас вмешается. Но прежде чем до этого дошло, Джерд убежала на камбуз рыдать, а Грефт кисло объявил, что сейчас охотнее повстречался бы с галлатором, чем с «этой девицей».

Команда корабля изменилась почти так же ощутимо, как и драконьи хранители. Тимара гораздо лучше узнала Скелли и Дэвви. Часто бывало заметно, что им хочется поближе познакомиться с хранителями, – в конце концов, они были почти ровесниками большинству из них. Капитан Лефтрин пытался сохранить границу между ними, но в его обороне появлялись бреши. Тимара знала, что Алум влюбился в Скелли и что им обоим за это досталось. Но крепнущую дружбу Дэвви с Лектером все, похоже, старательно замалчивали, и это казалось девушке несправедливым. Впрочем, подумала она, криво усмехнувшись, капитан Лефтрин редко советуется с ней по поводу порядков на корабле.

На палубу вышла Элис и расположилась на крыше надстройки с блокнотом, запечатлевая происходящее. Тимара взглянула на нее и едва узнала прежнюю утонченную даму из Удачного, которую впервые увидела в Кассарике. Элис перестала носить широкополые шляпы, и гладко зачесанные блестящие волосы тоже канули в прошлое. От солнца и ветра ее кожа потемнела, а веснушки приумножились. Одежда свидетельствовала обо всех превратностях пути: на коленях брюк появились заплаты, штанины обтрепались. Элис носила рукава закатанными, и ее руки загорели на солнце. Благодаря всему этому, даже в те дни, когда женщина бывала молчаливой и печальной, она казалась куда более живой и настоящей, чем в их первую встречу. Зато ее спутник, Седрик, напоминал Тимаре пеструю птицу во время линьки. Все яркие краски и изящные манеры сошли с него. Он почти не заговаривал с ней, но заботился о своей драконице с неуклюжей искренностью, которую Тимара находила трогательной. Маленькая Медная просто расцветала от этой заботы и, когда Седрика не было рядом, чтобы занять ее внимание, без умолку болтала со всеми остальными. Теперь ее речь и мысли стали более связными, а избавившись от паразитов, она начала расти так стремительно, как только позволяло скудное пропитание.