— Устал я ждать, Иван Фомич. Так ведь и жизнь пройдет, — попытался улыбнуться Алексей, и оживился. — А то давай со мной?
Хруцкий ничего не сказал. Покачал головой и, что-то бурча под нос, направился к парадной лестнице.
Осторожно, боясь задеть мольберт, Татьяна с мокрой тряпкой прошла к окну. Алексей поморщился, но перечить жене не стал, перенес на стол модель дворца и почти готовую фигуру Икара. Он вновь склонился к тетрадке, а она, раскрыв окно, неторопливо и тщательно стала протирать стекло, залепленное мухами и комарами.
Супруги не разговаривали с утра. Алексей упрекнул жену, что она скаредничает, не отдает деньги, полученные в наследство от отца. Татьяна же обвинила его в неграмотном ведении дел в лавке по продаже москательных товаров. Конец их спору положил маленький Иван, разревевшийся в тот момент, когда родители стали кричать друг на друга.
Теперь Ваня сидел в своем углу за самодельным столиком, внимательно рассматривая лист бумаги, разрисованный красками. Краска была на руках и лице малыша. Он то надувал щеки, то втягивал их, словно рассуждая, какие еще штрихи добавить к своему произведению. Изредка малыш отрывал взгляд от бумаги, искал глазами родителей, и, найдя их, вновь принимался за дело.
В дверь постучали. Сердито глянув на мужа, Татьяна слезла с окна и прошла к выходу.
— К тебе Ободовский, — надтреснутым голосом сказала она, проходя мимо стола.
— Самовар бы поставила, — буркнул Алексей.
— Видишь, занятая я. Справлюсь — поставлю, — ее лоб наморщился, губы надулись.
— Ты хоть при Платоне виду не подавай. Ссора — наше дело семейное, — миролюбиво шепнул он и, поднявшись от стола, отправился навстречу другу.
— Опять ругались! — воскликнул Ободовский.
— С чего это ты взял? — удивился Алексей.
— Так ведь Татьяна, как меня увидела, сразу убежала, — он развел руками, дескать, разве не догадаешься. — Все о деньгах спорите? — не унимался он, посматривая то на мужа, то на жену. — По мне так зря ты все это затеял, Алексей Иванович. Жили бы спокойно. Рисовал бы, программы академические выполнял, гладишь и академиком стал. Вон Хруцкий! Что у него? Яблоки, огурчики, помидорчики, цветочки… Однако ж академик! Да, чуть не забыл, — с его лица слетела улыбка. — Уехал наш Иван Фомич к себе на родину, в Белоруссию.
— Как уехал? — нахмурился Травин. — Он мне обещал помочь.
— Чего обещал? — насторожился Ободовский.
— Сбыт моим москательным товарам наладить в Строительную контору, в Академию художеств, — понурясь, сказал Алексей.
— Ох уж эта коммерция, — покрутил головой Ободовский, словно пытаясь выбраться из высоких крахмальных воротничков рубашки. — Люди искусства, художники, от которых ждут достойнейших работ, занимаются черт знает чем. — Он оглянулся на Татьяну. — Вы уж извините. Разволновался. Вырвалось, — и снова к Травину. — У тебя талант, Алеша, я тебе об этом еще в Галиче говорил. Ты это подтвердил и в Троицко-Измайловском соборе, и во дворце Юсуповых. Так чего же способности свои губишь?
— Ничего я не гублю, — процедил сквозь зубы Алексей. — Торговля должна помочь мне осуществить грандиозные проекты. Без денег мне просто дальше не сдвинуться.
— Что это за проекты? — насторожился Платон.
— Вон, смотри, — Травин прошел к окну. Взял со стола и снова поставил на место макет дворца. — Понимаешь ли, архитектура — это искусство, имеющее тесную связь с живописью, скульптурой. Она не менее занимает мой ум и соображения, — продолжал он, с любовью посматривая на творение рук своих, приближаясь к О бодовскому. — Я посвящал много времени ей: усердно занимался чертежами, планами, следил и изучал свайную бойку, каменную кладку и замечал ошибки в окончании многих работ. Но чтобы отразить знания свои в архитектуре, я предпринял усилия сделать в эскизе модель дворца и представить его на суд Академии. До сих пор не хватало ни времени, ни средств моих выполнить эту модель так, как я желал.