Золото Рюриков. Исторические памятники Северной столицы

Отец Гавриил уходил и уводил с собою Ивана и Петра. Травин до ворот храма провожал взглядом мощную фигуру протоиерея Гавриила, но уже думал не о нем. Алексею вдруг вспомнилось, что где-то недалеко сейчас находится другой священник — ученый Порфирий Успенский, который вот-вот прочитает весточку от Раевского, навестит его и поможет открыть тайну родословной. Травину было известно, что ученый возвратился в Россию осенью прошлого года и, заселившись в Александро-Невской Лавре, никого не допускал к себе.

Глава пятая. Елизавета

Свет падал из небольшого окна, ложился на листы бумаги, аккуратно разложенные на столе. Седой мужчина с большой белой бородой, облаченный в ризу священника, каллиграфическим почерком старательно выводил текст. Дел предстояло много, надо было переработать материалы, накопленные за три года путешествий по Синаю и Египту, но он не спешил, боясь в торопливости упустить что-нибудь важное.

Время от времени, отложив перо, он мысленно рассуждал о загадочных письменах, обнаруженных в синайских утесах. Не терпелось поскорее расшифровать их, вникнуть в смыслы, культуру и особенности письменности. Впереди предполагался капитальный труд, излагающий вероучение, богослужебную практику и каноническое право коптов.

Иногда, в перерыве на отдых, нет-нет да тронет его душу струна самолюбия. Давняя взлелеянная мечта быть ректором и профессором духовной академии не осуществилась. Архимандриту Порфирию Успенскому предпочли бывшего некогда под его начальством иеромонаха Феофана, сменившего знаменитого архимандрита Макария Булгакова на посту ректора Петербургской духовной академии.

Шестилетнее пребывание отца Порфирия в Иерусалиме во главе первой Русской Духовной Миссии оборвала в октябре 1853 года Русско-турецкая война. 8 мая 1854 года, накануне боевых действий, он выехал из Иерусалима, через Александрию и Афины прибыл в Италию.

В Италии архимандрит Успенский посетил Венецию, Падую, Милан, Рим, Ливорно, Пизу, Флоренцию, Геную. В старинных храмах городов он изучал архитектуру, живопись, скульптуру, обогащая знания и совершенствуя художественный вкус. В Риме он имел аудиенцию у папы Пия IX. Из Италии архимандрит вернулся в Россию.

Прибыв в Санкт-Петербург 2 октября 1854 года, Успенский направился в Синод. Здесь начальника духовной миссии встретили неприветливо, сухо. Неудовольствие митрополита Петербургского Никанора и обер-прокурора Святейшего Синода Протасова вызвала поездка отца Порфирия в Рим и аудиенция у папы. Тогда-то, обидевшись, Порфирий Успенский и уединился в Александро-Невской Лавре, где занялся составлением отчетов и переводческой работой.

В минуты отдыха все чаще и чаще на ум приходила мысль поехать в Кострому. Мысленно он представлял маленький домик с садом, отца и мать. С ними он виделся в 1847 году, когда заезжал проститься по случаю назначения начальником русской духовной миссии. И вот уже нет отца. Болеет старенькая мать.

Он отодвинул рабочие тетради, достал чистый лист. Строки любви к родному человеку легли на бумагу: «Моя мама, будучи весьма благочестива, и меня с малолетства воспитала в строгом благочестии и научила молиться Богу, как молилась сама, сердечно и благоговейно. Сладость молитвы была сладостью души моей…»

Порфирию вспоминалось, как Дарья Степановна, совершая паломничества, брала с собой юного Константина, единственного своего сына. Чаще всего они бывали в Ростово-Яковлевском монастыре у святителя Дмитрия или отправлялись на богомолье в монастыри Игрицкий и Николо-Бабаевский.

Он улыбнулся. Вспомнил свое затворничество в детстве. Наклонность к уединению первой заметила бабушка. Она тогда и произнесла вещие слова: «Костенька, ты будешь поп, да протопоп, да архиерей».

Сбылись слова бабушки. Сбылись и мечты матери, которая после окончания Константином Костромской семинарии, узнав, что сына хотят взять в архиерейские певчие, воспротивилась. Дарья Степановна не столько боялась, что сын прервет учебу, она опасалась, как бы ранняя известность не испортила ее одаренного отрока.

Воспоминания о детстве, юношестве, родных людях придала ему силы, и отец Порфирий вернулся к научным трудам. Он не оставлял мысли снискать благоволения и покровительства высокопоставленных сановников, выйти из опалы и вновь отправиться на любимый им Восток.

При думах о возможной новой командировке он возвратился к последней своей находке на Синае. В 1850 году Порфирий посетил монастырь святой Екатерины, где приобрел 26 икон, найденных в куче расколотых и изуродованных образов, сложенных монахами в башне над папертью собора.

Радость была безмерна — перед ним лежали лучшие образцы старинного письма греческого, грузинского, абиссинского, нубийского и нигерского. Черные иконы индиан с халдейскими письменами и нубийцев с греческими потрясли его. Где-то в глубине сознания крылось сомнение — возможно, они и византийские? Но понимая, что ценность образов от этого не уменьшается, Порфирий ждал часа, когда покажет свои сокровища реставраторам.

С далекого Востока он попал в Вену. О своей находке Успенский рассказал давнему другу протоиерею Раевскому, сменившему его в посольской церкви в 1842 году. Раевский рассказал ему о знакомстве с художником Травиным, по его мнению, способным малым. В разговоре он вспомнил, будто бы тот самый Травин был знаком с Порфирием в молодые годы.

«Закончу работы, поеду в Синод, возьму записку и обязательно навещу художника. Врать он не мог. Это я что-то подзабыл», — сформулировал мысль священник и вновь углубился в древние документы.

Не мог знать тогда отец Порфирий, что неожиданное приглашение в командировку на Восток и быстрые сборы отсрочат встречу со знакомцем из юности. Скоро архимандрит простился с Санкт-Петербургом и выехал в Афон.

Позднее в письме в Россию неутомимый путешественник-исследователь написал: «Пока мне хорошо здесь. Здоровье мое надежно. Меня греют два солнца — видимое и невидимое. Все силы души моей настроены ладно. Скуки я не знаю, врагов простил, друзей люблю, на людей не надеюсь, на Бога уповаю и молюсь ему пламенно, а делом своим занимаюсь усердно: изучаю резьбу, ваяние, зодчество, иконописание и церковное пение, а более читаю старинные книги, писанные на кожах».