Весенние солнечные лучи разливались повсюду, поблескивая на стеклах дворца, прокладывая световые дорожки по аллеям парка, весело играясь с едва высунувшимися из почек зелеными листочками. На небе кое-где виднелись маленькие барашки облаков. Они больше теснились по горизонту, предоставляя солнцу свободно передвигаться по синему простору. Легкий майский ветерок приносил едва ощущаемые запахи весеннего цветения, завораживая и пьяня.
— Не правда ли, весна больше любого времени года напоминает, что человеческая жизнь — самое чудесное благо из всех земных благ? — произнесла она, зажмурив глаза и подставив лицо солнцу.
— Смею не согласиться, — осторожно заметил Травин. — О жизни я чаще всего задумываюсь осенью.
— Вы правы лишь в том, что осенью, когда природа увядает, люди чаще всего задумываются о краткости жизни, — сказала она грустно и, направившись в глубину парка, резко перевела разговор на другую тему. — Я давно задумывалась над реставрацией домовой церкви святого великомученика Пантелеймона в О раниенбауме. Решение созрело в 1853 году. Но тут началась война с турками. Потом надо было заниматься общиной сестер милосердия, искать средства на приобретение медицинских препаратов, завозить их, даже из других стран. Чуть образовался просвет, и я сразу вспомнила о вас.
Елена Павловна остановилась. Обернулась к Травину. В ее глазах Алексей прочел то, о чем она промолчала.
— Почему именно меня? — пришел ей на помощь Алексей.
— Почему вас? — переспросила она, делая вид, что рассматривает его, потом улыбнулась и ответила: — художника Травина мне порекомендовала Елизавета Богданова. Это имя вам о чем-нибудь говорит?
— Мы познакомились с Лизой, когда были совсем молодыми. Не наша вина, что мы потеряли друг друга. Я как и прежде люблю ее, но у меня есть семейный долг, — сказал он решительно.
— Я таким и представляла вас, — качнула головой великая княгиня. — А теперь к делу. Вы поедете в Ораниенбаум сегодня же в одном из моих экипажей. Окинете опытным взглядом внутреннее убранство церкви, да и наружное тоже. Мне надо знать, какие материалы потребуются для обновления храма. Список можете передать протоиерею Любимову. Смету работ — тоже ему. Скажу вам откровенно: особая пышность внутреннего убранства церкви, которая создавалась в начале прошлого века, а потом реставрация по проекту Антонио Ринальди с 1762 по 1776 год, были погублены. Мы с Михаилом Павловичем получили дворец и церковь в 1831 году. Единственное, что удалось сделать за это время, так пристроить к храму теплый предел святых равноапостольных Константина и Елены. Все остальное требует тщательного пересмотра. Надеюсь, вы оправдаете рекомендацию Елизаветы. Признаюсь, после ее совета я была во дворце Юсуповых, где видела ваш плафон, заглянула к графу Орлову, у которого вы украсили квартиру необычным плафоном, посмотрела росписи в Троицко-Измайловском соборе. Мне оказалось достаточно, чтобы крепко утвердиться во мнении — храм святого Пантелеймона я передам в надежные руки. Есть еще скромные задумки по устройству церкви при кладбище. Но об этом в следующий раз.
Пока она говорила, Травин несколько раз про себя мысленно произнес: «Как она кратко излагает мысли. Как правильно строит предложения. Вот тебе и немка!» А потом сам и ответил себе: «Чему удивляться. Великая княгиня дружит с поэтом и дипломатом Федором Тютчевым и художником Александром Ивановым. С ней дружил Пушкин!»
— Вы не слушаете меня — думаете о чем-то другом, — внезапно оборвавшись, заметила Елена Павловна. — Не надо! Не оправдывайтесь… — заметив, что Травин хочет что-то ей сказать, она остановила его поднятой раскрытой ладонью. — Вы, наверное, считаете меня республиканкой. Думаете, при мне все можно. Так знайте же! Повторять я вам больше ничего не буду. Сделаете плохо — накажу, если хорошо — награжу!
Через полчаса Травин ехал в карете великой княгини по направлению к Ораниенбауму и мысленно винил себя за промахи, допущенные в разговоре с красивой и умной женщиной. Солнце, словно соревнуясь, наперегонки то и дело заглядывало к нему в окно, но его уже нисколечко не радовало.
Мыза Ораниенбаум с многочисленными постройками бывшей летней резиденции светлейшего князя Меншикова появилась из-за поворота неожиданно. Проезжая мимо строений, возведенных в начале прошлого века, Травин невольно любовался дворцом, обширным садом и каскадом фонтанов. Каменная домовая церковь, посвященная великомученику Пантелеймону, возникшая перед глазами художника в конце западной каменной галереи, довершала причудливый рисунок.
Войдя в храм, он увидел совсем не тот интерьер, который представлял себе в дороге, волнуясь, что придется поправлять работы именитых мастеров. Травин знал: внутреннее убранство церкви создавалось знаменитым художником-портретистом, декоратором, иконописцем Иваном Яковлевичем Вишняковым и московским зодчим, живописцем Иваном Петровичем Запрудным и, по слухам, отличалось особой пышностью. Спустя пятьдесят лет после них в церкви работал архитектор Антонио Ринальди. Алексей ходил по помещению, рассеянно поглядывая на стены, купол храма и искал остатки стиля рококо.
Шедевры зодчества едва просматривались из-под штукатурки. Базы колонн оказались примкнутыми лепными орнаментами и не несли в себе первоначального замысла торжественности. Совершенно посторонним в общей композиции был купол. Словно кто-то специально, чтобы прихожане не задирали голову вверх и не любовались им, придал поверхности блеклый рисунок.
Человек вспыльчивый, импульсивный, Травин нервно ходил по помещению храма. Он клял на чем свет стоит тех, кто в 1818 году реконструировал церковь, не возродив, а уничтожив ее первозданный вид, созданный руками мастеров.
В запале он не заметил, как в церковь кто-то вошел. Не слышал, как мужчина позвал его. Лишь завершая очередной круг, подходя к двери, Алексей натолкнулся на человека в черной сутане.
— Сударь! Вы и есть тот самый художник Травин? — спросил его молодой мужчина крепкого телосложения с большой, но редкой бородой.
— А вы — Любимов! Прекрасно! Скажите, любезный, кто церковь изуродовал? — сказал прямодушно Алексей, обводя рукой контуры храма.
— Да, я протоиерей Гавриил Маркович Любимов. Проще, отец Гавриил. Мы здесь с 1831 года, как Михаил Павлович и Елена Павловна стали хозяевами дворца. До них храм принадлежал в бозе почившему императору Александру Первому. При нем и реставрировали. А вот про тех, кто, как вы выразились, «церковь изуродовал», не знаешь у кого и спрашивать, — учтиво доложил управляющий.