— С чего это ты взял, Петя? — буркнул отец, пытаясь заглянуть ему в глаза.
— Поп говорил.
— Не поп, а отец Гавриил. Что он говорил?
— Мол, картину написал хорошую. Теперь с чистой душой вознесется на небо.
— Глупенький ты мой, — Травин прижал к груди голову сына. — Это он о будущем говорил, дескать, когда пора придет умирать, меня с радостью на небесах встретят.
— Не надо. Не надо и потом. Не пущу, — опять заплакал Петр, и Травину едва удалось успокоить сына.
Разговаривая с сыном, Алексей не заметил, как приоткрылась дверь и быстро захлопнулась. Не слышал и шума голосов в коридоре. Он вздрогнул от прикосновения чьей-то руки, поднял глаза и увидел великую княгиню.
— Ваша светлость, — проронил художник, но ничего больше не мог сказать — нежная женская рука прикоснулась к его губам.
— Вам нельзя разговаривать, — стараясь как можно строже, прошептала Елена Павловна.
Она вроде и брови нахмурила, и губы поджала. Но Алексей видел, как улыбались ее голубые глаза. И не мог он сдержаться, отвел руку великой княгини и тихо вымолвил:
— Спасибо!
Морщинки на лбу Елены Павловны разгладились. На кончиках губ появились глубокие складки. Она улыбалась.
— Елизавета была права, — наконец сказала она. — Вы одаренный художник и сильной воли человек.
— Как она? — вырвалось у Травина.
— Когда мы с вами беседовали в Михайловском дворце, я думала, вы меня не слушаете, — продолжила великая княгиня, словно не заметив вопроса. — А вы, оказывается, не только слушали. Вы воплотили в реальную картину мою призрачную мечту.
— Я хотел спросить у вашей светлости, — начал было Алексей, но не успел досказать мысль: в помещение вошел отец Гавриил.
Он пожал руку Травину. Потрепал волосы на голове Петра. Перекрестился, прошептал молитву и вышел.
— Отец Гавриил очень переживает. Он считает, что виноват перед вами. Говорит, дескать, не усмотрел за Алексеем Ивановичем, позволил ему подолгу работать на сквозняке, — сказала Елена Павловна, поглядывая на дверь, за которой скрылась чуть сгорбленная фигура священника.
— Я сам виновен. Увлекся и не заметил, как простудился, — улыбнулся Травин. — Вы уж от меня ему передайте, пожалуйста, чтобы не убивался.
— Поправитесь, сами скажете, — махнула рукой великая княгиня. — Я нынче уезжаю в столицу. Когда свидимся, не знаю. Война в Крыму не ослабевает, и от нашей Крестовоздвиженской общины нынче вместе с партией медикаментов отправляется еще одна группа сестер милосердия. Желающих помогать становится все больше.