— Они не грязные, а старые — почернели от времени, — сказал Травин.
— А зачем вам их столько, если они старые? — не унималась Анюта.
— Чтобы очистить от копоти и отдать людям чистые иконы, — терпеливо отвечал Алексей Иванович.
— Елизавета про иконы не говорила, — с грустью в голосе заметила девочка.
— Она вообще ничего не рассказывала, — вмешалась в разговор женщина. — Бредила во сне. Звала Алексея Травина. Потом перед кем-то вас защищала, говорила, чтобы не трогали одаренного художника. Из обрывков фраз я поняла, что она не безразлична к вам. Вот и собрались мы после выписки из больницы вас разыскать. Обратились в И мператорскую Академию художеств. Там помогли с вашим адресом. Мы обязаны Елизавете многим. По нашей вине она эту страшную болезнь получила.
— По моей вине, — поправила ее девочка.
Вера Николаевна неторопливо, раскладывая по полочкам события последних дней, начиная от первой ссоры и завершая прощанием в палате, рассказала Травину историю их дружбы. Ничего не утаила.
— Я ведь такая обозленная на всех и на все была после смерти мужа. А она… Она прямо-таки заставила посмотреть на жизнь по-иному, объяснив: никого ближе, роднее, чем Аннушка, у меня нет, — закончила дама рассказ и, взглянув пристально в глаза Травину, спросила. — Вы и правда с ней были хорошо знакомы?
— Я любил ее, — сказал тихо Алексей Иванович, возвращаясь к столу с тарелкой, доверху наложенной пряниками в одной руке и с вязанкой бубликов в другой.
Он долго и красочно рассказывал давнюю историю дружбы мальчика Алеши и девочки Лизы в далеком от столицы городке Галиче. Вспоминал звездное небо, под которым они мечтали о счастливой жизни и которое потом он воплотил в рисунке плафона во дворце князей Юсуповых. Не забыл рассказать про цыганку, нагадавшую трагическую развязку. Рассказал про пожар и про то, как струсил — не поехал тогда в Санкт-Петербург на поиски любимой.
— Теперь не опоздайте, — совсем по-взрослому сказала Аня.
— И правда. Я-то на радостях, что вас нашла, запамятовала, — Елизавета сильно больная, — заторопилась Вера Николаевна.
— Успею, — уверенно сказал Травин. — Закажу дилижанс и мы минут через тридцать-сорок в больнице будем.
— Нет уж. Езжайте одни, — категорично заявила Вера Николаевна. Мы к ней как-нибудь в другой раз съездим. Привет передадите и на том спасибо.
— Поцелуйте от меня, — сказала Аня и засмущалась.
Когда они уходили, Травин никак не мог избавиться от мысли, что раньше видел их. Вспомнить, где это было, он не мог, но отчетливо представлял их лица и даже грустил о расставании с ними.
К черной визитке полагались черно-серые полосатые брюки и двубортный жилет белого цвета. Крахмальные воротнички манишки в тон жилета были отложными. Травину не нравились воротнички с высокой стойкой из-за густой шевелюры — волосы задирали их вверх, топорщили.
Алексей Иванович натягивал гетры на лаковые полуботинки, как в квартиру вошла жена. Остановившись у порога, она недоуменно посмотрела на мужа. Последний раз Татьяна видела его в этой одежде, когда они ходили в гости отмечать Новый год.
— У нас нынче праздник? — ухмыльнулась жена, демонстративно оглядывая Травина с головы до ног.
— У меня нынче горе, — в тон ей ответил Алексей Иванович.