Это их дело. Их проблема. Не моя. Возле моего дома нет таких Ворот. Мне повезло. И ладно.
— Послушайте, — сказал Хенрик. — Вы же знаете, кто она. Вы же понимаете, что Лесные не простят её смерти ни мне, ни вам, никому из ваших людей...
— Я знаю, — сказал старик.
— Отпустите её, — попросил Войцех. — Вам всё равно нечего терять, о Лесорубе знают они, Лесоруба и так ждёт смерть. Но если погибнет она, то больше не будет переговоров... Будут только смерти...
Грохнул выстрел.
Звякнула гильза об пол. Глухо ударилось тело.
— Будут только смерти, — сказал Стефан. — Нам придётся их уничтожить, если мы захотим прекратить смерти. Не так ли?
— Будь ты проклят... — простонал Хенрик. — Будь ты проклят...
— Я уже давно проклят, — сказал Стефан. — С того самого момента, когда пропали мои дочери и погибла моя жена. Сержант!
Ему пришлось повторить ещё дважды, прежде чем я понял, что это он ко мне обращается.
— Сходи в подвал, забери своего солдата.
— Да, хорошо.
— Постучи в двери, прежде чем входить. Скажи, что от меня. Иначе он...
Я встал.
И пан Анджей встал.
И вышел вслед за мной.
Мы спустились в подвал, я постучал в дверь, крикнул, что меня прислал Стефан, потом отодвинул засов.
Лёшка уже был развязан. И уже успел немного выпить — бутылка какого-то мутного пойла стояла между ним и часовым.
— О! — заорал Лёшка, увидев меня. — Явился... А мы тут с Мацеем за польско-советскую дружбу немного... Он классный мужик. Только дурак. Песню пел, про дивечку до лясечка... Так припев — у нас стырили... Где эта улица, где этот дом — это ж наша песня. Она ещё в фильме «Юность Максима»... её там поют. Я ему объясняю, а он не понимает... ни бельмеса не понимает человеческий язык... Скажи, почему он не понимает, когда я ему по-русски объясняю...
— Ладно, Лёшка, пойдём... — сказал я. — Нам пора...