Пахомов ухмыльнулся и покачал головой.
— Ишь ты. И слова и коньяк иностранные.
— Знай наших, — насмешливо подхватил Буров и тут же серьезно добавил: — У Хаммера действительно хорошо. Увидишь. Мы там французских фирмачей принимали. Сделано все современно и достойно. На уровне.
Он разлил коньяк, пододвинул рюмку Степану и, чуть прикрыв усталые и грустные глаза, прошептал:
— Чего грустный? Ну давай, старина, за нас. — С наслаждением задержав влагу во рту, Буров сделал глоток и тепло смотрел на друга. — Очень я рад тебе, Степан, рассказывай, рассказывай. Не тяни. Худое что случилось?
— Да нет. — Пахомов почувствовал, что досада на Бурова за его необдуманную телеграмму у него прошла. «Ну, что ты с него возьмешь? Он такой, как медведь на пасеке», — подумал Пахомов. А Бурову сказал:
— Худа без добра не бывает. Вот вернулся домой и рад.
— Брось темнить, — прервал его Буров. — С Дашей виделся?
— Виделся.
— Ну и что?
— А ничего. Жива, здорова…
— А дочка?
— Тоже… Ты вот что мне, Миша, скажи: какой у тебя разговор с Дашей был? Что она тебе говорила?
Буров достал платок, вытер глаза и ответил:
— А ничего. Она приехала от тебя. Ты нас знакомил. Помнишь хоть это?
— Ну? — нетерпеливо отозвался Степан.
— Приехала от тебя рожать.
— Да рассказывай, что она тебе говорила? — сердито выкрикнул Пахомов.
— А черт его знает, что она говорила. Ну страхи у нее женские, сомнения, как это у них бывает. А что ты так допытываешься? Что-нибудь случилось?
— Недоразумение у нас с нею одно вышло.