— Ты что-то от меня скрываешь? — настороженно, с тревогой в голосе спросил Буров. — Ребенок не твой, что ли?
— Нет, тут все в порядке, — твердо ответил Степан. — И я удочеряю… Но Даша, она, видно, замуж за меня собралась…
— Иногда они думают об этом, — попытался шутить Михаил. — Если рожают.
— А я, видишь ли, закоренелый холостяк и дорожу своей свободой.
— Не в свободе дело. Зачем она таким, как мы? Не прихватила тебя эта пигалица. Вот и все. А насильно мил не будешь. Да и дистанция меж вами… Я это видел, еще тогда.
— Ладно! — попытался оборвать этот неприятный для него разговор Пахомов.
— Дело сделано. Пусть растет человек. Назвали?
— Нет, я предложил Леной…
— Напрасно… Даша же может узнать о Елене Сергеевне… — И после долгой паузы спросил: — Ты лучше расскажи, как там дела на твоем Севере. Я ведь тоже после той поездки заболел им. Хоть и не видел северного сияния. Мечтаю еще как-нибудь вырваться. — Буров грустно обвел взглядом свой огромный кабинет, шеренгу окон, за которыми шумела Москва, и неуверенно добавил: — Обязательно вырвусь. Вот только выберусь из этого закрута и слетаю. Но теперь уже туда… К океану. Ведь там мы нашу «Малютку» к делу приспосабливаем.
— Да-а, — протянул Пахомов. — Нефть и весь газ потихоньку туда перемещаются. Сползают и геологи-разведчики и добытчики к океану. Так что твой Димка сразу правильное направление определил, когда подался на Ямал. Теперь и он там.
— Ну, а как он? — даже привстал с кресла Буров. — Как? Ведь к нему Римма поехала.
— Я знаю, — улыбнулся Степан. — Героическая девица. За Димкой в огонь и воду…
— За них обоих хочу сказать тебе, Степан, огромное спасибо.
— Брось.
— Нет, помолчи, — перебил Буров. — Ты не знаешь, что для него и нас сделал. Мы ведь думали, потеряли парня. Да он и сам…
— Пока человек живой, он не потерян. Ветер гасит спички и раздувает костер, так говорят на Востоке, — тихо промолвил Пахомов.
— Ты это к чему? — насторожился Буров.
— Я о твоем Димке думаю. Знаешь, значительно только то, что ты сделал в молодости. Оно же больше всего и имеет смысл в жизни. Так же, как характер человека закладывается в детстве, так и все земные его дела определяются в молодости. Димку еще где-то в детстве обожгли. Не обязательно вы, не обязательно в семье. Я не знаю, каким он рос.
— Анархистом, — выпалил Буров. — Все ниспровергал, а я потворствовал. Стася держал, а его упустил. Боялся нежную душу поранить.
— Да нет, тут не ты, — продолжал размышлять Пахомов. — Тут он сам. Я помню его подростком. Кажется, в восьмом он учился. Я тогда приехал к вам, и он мне, знаешь, как-то сразу показался не вашим, не буровским. И я, грешным делом, подумал… Ты не обижайся, я еще тогда подумал. Вы парня сломаете. Ничего, конечно, вам не сказал. А вот здесь у меня запеклось. — Пахомов потянулся руками к горлу. — Знаешь, уж очень он не ваш.