Он поднес пергамент к свече, и Эмер втайне понадеялась, что сейчас епископ словно бы случайно подожжет ужасный договор купли-продажи ребенка, и слова вилланки останутся всего лишь словами вилланки.
Но чуда не произошло.
— Да, это подпись Беды из Синегорья, — признал Ларгель, поднося пергамент королеве. — Ошибки быть не может.
Теперь наступила очередь Её Величества изучить договор. Она разложила его на коленях и достала стеклянную линзу в металлической оправе, чтобы рассмотреть получше.
Все время, пока королева занималась документом, Эмер не находила себе места от волнения, она порывалась говорить, но железная рука Годрика, сжимавшая ее запястье заставляла умолкать. Посмотрев на мужа после того, как он в очередной раз приказал ей молчать, Эмер поразилась, насколько замкнутым стало его лицо. Только что он шутил с ней, горел желанием и даже смеялся, и вдруг… перед ней прежний Годрик. Надменный, неулыбчивый, такой… далёкий.
— Это происки, — шепнула она ему, желая подбодрить.
Он кивнул, но не ответил.
Королева продолжала рассматривать свиток.
Бодеруне надоело ждать, и она вопросила:
— Ваше Величество будут столь милосердны, что вернут несчастной матери сына? Вы убедились, что я говорю правду?
Эта настойчивость окончательно вывела Эмер из себя:
— Ваше Королевское Величество, вы же не допустите публичного унижения моего мужа, — сказала она, сжимая кулаки. — Эта женщина, — она указала на Бодеруну, — затеяла черное дело, чтобы лишить моего супруга ваших милостей. Не верьте ей. Свиток и подпись вашей сестры — всего лишь подделка. Ваша уважаемая сестра и епископ Беда мертвы и не смогут оправдаться. Не позвольте лживой бумаге опорочить их память. И не допустите позора моего мужа.
Но королева не вняла речам, и глаза ее вдруг по-змеиному прищурились:
— Вы так рьяно выступаете на защиту вашего мужа, — прошипела она, — а он стоит за вашей спиной. Ему ведь нечего бояться? Пусть выйдет и покажет, что он — мужчина, а не слабак, спрятавшийся за юбку жены.
— Но зачем, если этот документ — ложь! — никогда еще Эмер не испытывала столь сильного гнева и столь сильной ненависти. Она ненавидела в этот момент всех — королеву, которая поступала несправедливо по отношению к Годрику, эту мерзавку Бодеруну, явившуюся невесть откуда, и Годрика, который стоял покорно, как баран.
— Этот документ — не ложь, — отчеканила вдруг королева. — Я узнаю подпись своей сестры, потому что в ней есть тот знак, о котором знали только я и она. Это подписано ею, и засвидетельствовано епископом. Здесь большая епископская печать и печать рода Фламбаров. И я припоминаю, что во время рождения лорда Годрика печать находилась у моей сестры, потому что покойный лорд Фламбар уезжал воевать на границу.
Годрик невольно коснулся груди, проверяя — на месте ли печать. И в душе Эмер всколыхнулась надежда, что он обнаружит пропажу и все разъясниться… Не очень-то она верила в эти тайные знаки королевы и ее покойной сестры. Но Годрик оттянул ворот котты и извлек печать — ту самую, из сердолика.
— Значит, печать на месте, — подытожила королева. — Сделайте оттиск, чтобы мы убедились в подлинности.
— Зачем проводить дознание здесь, при всех? — снова возмутилась Эмер. — Давайте перейдем в закрытый зал и решим всё без свидетелей. Королевскому дому не нужны сплетни.
— Они уже появились! Сплетни! — королева пристукнула ладонью по подлокотнику кресла. — И если мы скроем правду, лорду Фламбару никогда не избавиться от подозрений. Решим здесь и сейчас. Это не обсуждается. Скорее! Мы хотим сравнить оттиски.