Серильде потребовалось некоторое время, чтобы перестать думать о богах, скованных золотыми цепями, и осознать, что дети встревожены вовсе не тем, что тревожило ее саму.
– Что там такое?
Дети потащили ее в конец зала, к последнему гобелену, тускло освещенному единственной свечкой.
Серильда не сразу сообразила, что смотрит на свой собственный портрет. В черном костюме для верховой езды и новом алом плаще, с волосами, уложенными в высокую прическу, она больше, чем когда-либо, походила на Ольховую Королеву. Но золотые колеса в глазах исключали ошибку. Это была
На гобелене она стояла в тронном зале Адальхейда между двумя колоннами, украшенными резьбой с изображением татцельвурмов. На руках у нее был спеленатый младенец.
У Серильды внутри шевельнулась надежда.
Сверкающая, восторженная надежда.
Это же она. И ее дитя с ней. И она жива.
У Серильды задрожали губы, и она осмелилась неуверенно улыбнуться, но тут Ханс положил руку ей на плечо.
– Это еще не все, – тихо сказал он, и Серильда вспомнила ошеломленные лица детей. Не просто ошеломленные.
Фриш взял один из подсвечников.
– Мы хотели получше его рассмотреть, – пояснил он. – Если на него посветить…
Он поднес подсвечник к самому гобелену, разогнав тени.
Картина начала меняться на глазах.
И вот уже не Серильда держала на руках своего ребенка.
Это была Перхта.
Скорбная луна
Глава 34
Она освободит единорога и грифона.
Серильда поклялась сделать это, когда лежала без сна в свой день рождения. В кои-то веки она думала в этот день не о пропавшей матери, а о чем-то совершенно другом.