— Люб… Не дразни ты меня, а…
— Думаешь, мне легко?! — рявкает она, а затем фурией вылетает из кухни.
Только я встаю, как она кричит:
— Сиди! И ешь! Я же сказала, подумать надо! А ты мне все мысли путаешь!
— Я люблю тебя, дура! И что бы ты там ни надумала, любить буду! До гроба, Любка! Не в этой жизни, так в следующей у нас все выйдет!
— Да замолчи ты!
Хлопает дверь. Шарик за окном бухтит, и Люба опять кричит:
— Да я это! Я! И ладно бы еще лаял нормально! Ты уж либо гавкай, либо молчи!
— И тебе, Шарик, прилетело, — откладываю ложку, лезу в карман за телефоном.
Номер этого человека я помню наизусть. Набираю цифры, вызываю и мрачно вслушиваюсь в гудки.
Он мне должен.
Однажды еще до Глеба я закрыл его жирную тушу собой, а после больницы ушел. Он меня отпустил и сказал, что за ним должок. Пришло время его забрать.
— Если это не Иисус Христос мне решил позвонить в четыре утра, то пеняй сам на себя, — в трубке раздается сонный и хриплый голос Пастуха. — Кто это? Полным именем представься, чтобы я тебя запомнил.
— Ты мне должен.
— Итить-колотить… — зловещая пауза. — Ярик, ты, что ли? Господи… а я думаю, что у меня сегодня изжога была.
— Мне нужны деньги.
— Как же обидно быть тем человеком, в котором видят банкомат. Ладно жена…
— Юр, я тебя сейчас подушкой задушу, — шипит женский голос. — Знаешь, я устала, Юр. Тебе вечно по ночам звонят.
— Тут претензии не принимаю, милая. Он меня от пули закрыл, а потом, конечно, подлец переметнулся к другому, но… мы с миром разошлись. Зачем тебе деньги, Ярик? Попроси у Глебушки.
— Не могу. Тут все сложно.