Развод. Ты предал нашу семью

22
18
20
22
24
26
28
30

— Люб… Не дразни ты меня, а…

— Думаешь, мне легко?! — рявкает она, а затем фурией вылетает из кухни.

Только я встаю, как она кричит:

— Сиди! И ешь! Я же сказала, подумать надо! А ты мне все мысли путаешь!

— Я люблю тебя, дура! И что бы ты там ни надумала, любить буду! До гроба, Любка! Не в этой жизни, так в следующей у нас все выйдет!

— Да замолчи ты!

Хлопает дверь. Шарик за окном бухтит, и Люба опять кричит:

— Да я это! Я! И ладно бы еще лаял нормально! Ты уж либо гавкай, либо молчи!

— И тебе, Шарик, прилетело, — откладываю ложку, лезу в карман за телефоном.

Номер этого человека я помню наизусть. Набираю цифры, вызываю и мрачно вслушиваюсь в гудки.

Он мне должен.

Однажды еще до Глеба я закрыл его жирную тушу собой, а после больницы ушел. Он меня отпустил и сказал, что за ним должок. Пришло время его забрать.

— Если это не Иисус Христос мне решил позвонить в четыре утра, то пеняй сам на себя, — в трубке раздается сонный и хриплый голос Пастуха. — Кто это? Полным именем представься, чтобы я тебя запомнил.

— Ты мне должен.

— Итить-колотить… — зловещая пауза. — Ярик, ты, что ли? Господи… а я думаю, что у меня сегодня изжога была.

— Мне нужны деньги.

— Как же обидно быть тем человеком, в котором видят банкомат. Ладно жена…

— Юр, я тебя сейчас подушкой задушу, — шипит женский голос. — Знаешь, я устала, Юр. Тебе вечно по ночам звонят.

— Тут претензии не принимаю, милая. Он меня от пули закрыл, а потом, конечно, подлец переметнулся к другому, но… мы с миром разошлись. Зачем тебе деньги, Ярик? Попроси у Глебушки.

— Не могу. Тут все сложно.