– Да, сэр. – Его тон был холодным и уважительным.
Я посмотрел на него. Какие чувства клокочут под этой бесстрастной внешностью? Существует ли нечто, что он знает и мог бы рассказать нам? Нет ничего более бесчувственного, чем маска верного слуги.
– Чем еще могу быть вам полезен, сэр?
Не звучит ли за этим учтивым вопросом намек на тревогу?
– Больше ничем, – ответил я.
Я прождал совсем немного, и ко мне вышла Энн Протеро. Мы с ней обсудили и решили кое-какие организационные вопросы, а потом она воскликнула:
– Доктор Хейдок на удивление добрый человек!
– Да, лучше я не встречал.
– Он был исключительно добр ко мне… Но он выглядит очень печальным, не так ли?
Мне никогда не приходила в голову идея называть Хейдока печальным. Я мысленно повертел ее так и этак.
– Что-то я не замечал, – наконец сказал я.
– Но это так. – Энн Протеро помолчала и продолжила: – Мистер Клемент, есть одна вещь, которую я никак не могу понять. Если в моего мужа выстрелили сразу после того, как я ушла, как получилось, что я не слышала выстрел?
– Есть все основания считать, что стреляли позже.
– Но шесть двадцать на записке…
– Вполне возможно, что время было проставлено другой рукой – рукой убийцы.
Она побледнела.
– Вы не обратили внимания, что время написано не его почерком?
– Какой ужас!
– Похоже, все написано не его почерком.
В этом умозаключении присутствовал определенный резон. В записке были нечитаемые каракули, а не четкий почерк, каким славился Протеро.