Сейчас и навечно

Я в очередной раз закатил глаза, как будто его глупый комментарий меня не заботил, но кровь отхлынула от лица, направляясь южнее при мысли о танцах с Дарлин.

– Звучит потрясающе, – сказала она. – Спасибо за приглашение. Дадите мне полчаса?

– Без проблем, – ответил Джексон. – Спускайся к Сойеру, как будешь готова.

– Спасибо, – еще раз поблагодарила Дарлин. Она почти застенчиво взглянула на меня последний раз, залившись румянцем, прежде чем закрыла дверь.

Джексон повернулся ко мне с торжествующим выражением лица, сменившимся замешательством под моим пристальным взглядом.

– Что?

– Что за фигня, чувак? – Я оттащил его от двери Дарлин.

– Я стараюсь быть хорошим другом, – сказал Джексон, пока мы спускались по лестнице. Он остановился на моем этаже и повернулся, положив руку мне на плечо. – Я ценю твою преданность работе, но не могу позволить тебе упустить шанс узнать поближе эту девчонку, – и указал пальцем на дверь Дарлин. – Одевайся. Или собираешься отказаться? Моя мама умирала от желания посидеть с Оливией. Откажешь Генриетте?

– Ты забыл, как ужасно я танцую? Не самый лучший способ произвести впечатление на женщину.

– Мелочи, мелочи. – Он махнул рукой. – Ты еще скажешь мне спасибо, когда зазвучит медляк.

Генриетта сидела на полу и играла с Оливией в кубики. Когда мы вошли, она подняла голову на нас, и на ее лице была та же заговорщическая улыбка, что и у сына.

– Все нормально?

– Еще как, – сказал Джексон.

Генриетта засмеялась и хлопнула в ладоши.

– О, милый, видел бы ты свое лицо, – произнесла она. – Идите готовьтесь. Нам с этим ангелочком нужно многое наверстать.

Спорить было бесполезно, хотя какая-то часть даже и не собиралась оспаривать этот план. Я быстро принял душ, надел черные слаксы, темно-серую рубашку, которую не надевал целый год, и пиджак.

Двадцать минут спустя Дарлин постучала в дверь. Когда Джексон открыл ее, то присвистнул от удивления.

– Дарлин, ты выглядишь сногсшибательно. Согласен, Хаас?

Он сделал шаг в сторону, чтобы впустить Дарлин, и закрыл дверь. Мое сердце почти перестало биться, и я еще никогда в жизни так не радовался своей фотографической памяти.

Я рассмотрел всю ее, каждую деталь. Черное шелковое платье без рукавов облегало стройное тело, немного расширяясь на талии. Вместо привычных армейских ботинок на ней были черные туфли на невысоком каблуке с ремешками, которые носят танцовщицы, а в руках она держала черный плащ. Темные волосы были заколоты по бокам, мягкими локонами спадая на плечи. На веки она нанесла дымчатые тени, и мрачность ее одежды и макияжа приковала мое внимание к ее светлой коже и огненно-красным губам, которые яркими красками выделялись на темном полотне.